Новая критика. Контексты и смыслы российской поп-музыки

Этот сборник – попытка такое пространство создать.

3.

В 1973 году будущий великий писатель Том Вулф собрал под одной обложкой борзые тексты своих коллег, опубликованные в американских периодических изданиях, и назвал это «Новая журналистика», лишний раз подтвердив, что всякой амбиции, чтобы быть замеченной, нужна прокламация. Взяв с Вулфа хороший пример и выбрав для жанра яркое имя, я все же воздержусь от того, чтобы делать вид, будто подобных текстов до этой книги не было вовсе. Разумеется, были – пусть равно странным и закономерным образом традиция социокультурного подхода к зарубежной музыке на русском языке куда богаче [13] , чем к местной [14] . Наш сборник – точно не первая попытка вести разговор о поп-музыке на чуть более «серьезном» языке, но возможно, первая попытка сделать этот разговор системным и открытым.

13

Здесь можно привести самые разные примеры, так что я ограничусь хронологическими крайностями: от Андрея Горохова, который едва ли не первым стал применять аппарат современной философии для разговора о поп-музыке (См. Горохов А. Музпросвет. ru. М., 2001), до Евгения Былины, который курирует будущую серию переводных и оригинальных книг о теории звука в издательстве «Новое литературное обозрение» (См., например: Былина Е. Конец утопии // Colta. 28.08.2019. URL:необходимо также признаться, что Былина был научным редактором нашего сборника).

14

См., например: Шенталь А. Преданная революция, или Девяностых не было // Разногласия. 27.01.2017. URL:Или: Редькин Н. Грустный дэнс. Как в России появилась новая поп-музыка // The Flow. 28.10.2019. URL:Или: Сапрыкин Ю. Непривычная Россия. Молодость в многоэтажках // Сеанс. 23.08.2018. URL:Или некоторые рассуждения Артема Рондарева, существовавшие главным образом в лекционном формате. Сборники вроде «Летовский семинар» (М.: Bull Terrier, 2018) или «Рок-музыка в контексте современной культуры» (М., 2020), насколько я с ними знаком, в своем стремлении к классическому литературному и искусствоведческому академизму не вполне укладываются в обозначенные рамки, но упомянуть их здесь тоже нужно. Я сам тоже пытался писать какие-то тексты в близком жанре; см., например: Горбачев А. «Россия, не рви душу в клочья: я такой же, как ты» // Контрапункт. 2016. № 4. URL:Или: Горбачев А. Эпоха Земфиры и «Мумий Тролля» закончилась. Теперь все иначе // Meduza. 02.01.2019. URL:Или: Горбачев А. Добрые люди не понимают: Как Shortparis озвучивают Россию 2019 года // The Village. 07.11.2019. URL: https://www.the-village.ru/village/weekend/musika/366499-shortparis.

Итак, что такое новая критика?

Новая критика существует на территории между академическими исследованиями, критической рефлексией и журналистикой, по необходимости применяя инструменты и процедуры всех трех этих типов письма.

Новая критика относится к популярной музыке как к сложному феномену, включенному в различные общественные и культурные системы и явления. Новая критика исходит из того, что этот феномен заслуживает глубокого интеллектуального подхода и серьезного анализа.

Новая критика встроена в современные дискурсы думания и говорения о культуре – и считает легитимным использовать эти дискурсы для исследования своего предмета.

Новая критика прежде всего отвечает не на вопросы «Кто?» и «Что?», а на вопросы «Как?» и «Почему?».

Новая критика вскрывает и исследует макроструктуры и микроструктуры, большие и малые смыслы, сквозные тренды и уникальные казусы, помогающие понять их контекст.

Новая критика интересуется всем, что помогает понять и структурировать культурное поле, которое создает постсоветская музыка; всем, что объясняет изменения, происходящие в этом поле; всем, что позволяет увидеть в нем скрытые связи и новые смыслы.

Новая критика стремится видеть за музыкой и человека с его воображением, талантом и уникальной психологией – и социокультурные системы, формирующие эффекты и смыслы звука.

Новая критика не боится, но не стремится быть сложной.

Новая критика не боится, но не стремится быть веселой.

Новая критика – это не догма и не требование, а потенциал. Не вместо другой критики, а в дополнение к ней. Мы не говорим, что про музыку должно думать только так, но говорим, что так – можно.

Наконец, новая критика – это история с продолжением. Провозглашая, что хочешь начать разговор, было бы странно немедленно его заканчивать. Я предполагаю, что этот сборник станет первым в серии подобных книг – а сами исследования и их авторы будут выходить за пределы текста, участвуя в публичных дискуссиях, дебатах, конференциях и так далее. Одна из целей Института музыкальных инициатив, в рамках которого осуществлен наш проект, – создание и инфраструктурная поддержка новых возможностей и смысловых полей для российской музыкальной индустрии. Мне хотелось бы верить, что программа «Новая критика» станет одной из них. Прием заявок на участие во второй итерации сборника начнется вскоре после публикации этой книги; отследить этот момент можно, подписавшись на соцсети ИМИ или время от времени заходя на страницу «ИМИ.Исследования» [15] .

15

Вот она: https://i-m-i.ru/research.

4.

Этот сборник – результат эксперимента. Нам было интересно понять, существует ли в принципе предложение в области подобного письма, и рамку в связи с этим мы задавали максимально широко, фокусируясь не на темах, а на общем предмете рефлексии и моделях этой рефлексии. Тексты, которые в итоге попали в книгу, – результат не столько кураторского отбора, сколько прозрачной процедуры [16] . В этом смысле их тематическая, стилистическая и методологическая неоднородность – заведомая неизбежность. Тем интереснее находить в них симптоматичные общности.

16

Подробнее о ней см. в справке «Как делалась эта книга» на с. 6.

Начну с того, чего здесь, к сожалению, нет или почти нет. Родовая болезнь исследований в области русскоязычной популярной музыки (и главным образом русского рока) – их прописка на филологических факультетах. В нашем случае прямой анализ текстов как набора букв тоже становится инструментом чуть чаще, чем хотелось бы, хоть и далеко не всегда; но важнее и печальнее, что в первом выпуске «Новой критики» почти не идет речь об анализе собственно звука. Еще один сюжет – некоторая жанровая ограниченность исследований: да, хип-хоп и эстрадный канон в поле зрения авторов уже попадают, но большая часть традиционно «низкой» музыки в диапазоне от шансона до репертуара радио «Дача» – нет, а ведь там тоже наверняка кроется масса поучительных социокультурных смыслов. Ну и отдельно погрущу о том, что в финал первой серии «Новой критики» не попал ни один текст, анализирующий конкретные региональные музыкальные сцены и идентичности (хотя предложения такого рода были); их поиск и выявление в современной столичной России кажется важной гуманитарной миссией.

Что же касается понятий и феноменов, которые оказались предметом коллективного интереса жюри и наших авторов, их список кажется по-своему показательным – и как будто очерчивает некоторые контуры интеллектуальных поисков далеко не только в области музыки.

Во-первых, это прошлое – и само по себе, и как предмет (ре)конструкции для музыки настоящего. Любопытно, что основным объектом интереса в первом случае становится культурный код и наследие 1990-х – феноменам той эпохи посвящены тексты Дарьи Журковой и Леонида Грибкова; до некоторой степени – Даниила Жайворонка и Иры Конюховой. Что касается ностальгических призраков, с которыми работают российские музыканты, то они логичным образом происходят из советского мифа: об этом – работы Ивана Белецкого, Дарьи и Никиты Хохловых, Кристины Черновой.

Во-вторых, это пространство (в достаточно широком его понимании), которое смыкается с общим географически-культурным ощущением открытости или закрытости. Эта тема в «Новой критике» рассмотрена с самых разных точек зрения. Артем Абрамов изучает, как переживание городского пространства влияет на бытование экспериментальной музыки в российских столицах. Алексей Царев показывает, как меняется понимание города в русскоязычном хип-хопе. Дарья Иванс в статье о новой поэтической волне рассуждает о гиперлокальности как эстетической стратегии времен цифровой глобализации. Наконец, Марко Биазиоли выводит тему на международный простор, исследуя историю и практику российского музыкального экспорта.

В-третьих, это гендер и его музыкальные манифестации – тема, которая намечена в сборнике двумя текстами: Ира Конюхова рассматривает карьеру группы «Тату» в контексте российской биополитики ХХI века, а Даниил Жайворонок применяет оптику киберфеминизма к нескольким, казалось бы, очень разным поп-феноменам.

Наконец, при всей разности методов и предметов опубликованных текстов, у них обнаруживается некоторая общая теоретическая база – ну или несколько баз. С одной стороны, это комплекс идей, связанных с осмыслением ретромании, ностальгии и вообще вторжения прошлого в настоящее и будущее: тексты Марка Фишера, Саймона Рейнольдса, Светланы Бойм, Зигмунта Баумана, Алейды Ассман. С другой – попытка встроить российскую популярную музыку в большие координаты современности: отправной точкой тут становятся работы Фредрика Джеймисона с их приговором постмодернизму, а одним из возможных пунктов назначения – концептуальная рамка, которая предполагает принятие принципиальной разломанности, противоречивости, парадоксальности современной культурно-политической ситуации и использование их в качестве возможности. То есть тот самый метамодернизм.

Спасибо: теперь и я знаю, что это такое.

Иван Белецкий Будущее в прошедшем: Три сюжета об утопии и ностальгии в постсоветской музыке

Об авторе

Родился в 1983 году в Краснодаре, с 2013 года живет в Санкт-Петербурге. Окончил юридический факультет. Работал охранником, звукорежиссером, пивоваром, установщиком кондиционеров, журналистом. Автор текстов в изданиях «Горький», «Нож», «Археология русской смерти», «Новый мир» и других. Основная сфера интересов – утопия, ностальгия и эсхатология советского и постсоветского пространства. Основатель музыкального проекта Dvanov.