Новая притча

На минутку заходит Олег Павлович приготовить к обходу снимки, которые хранятся у каждого под матрасом, и сказать кому надо срочное и важное. Мне он говорит, что моя операция дело почти решённое, и назначена на вторник. Я благодарно улыбаюсь.

Времени 10.15.

Из коридора слышится жизнеутверждающий голос, который не спутать ни с каким другим. Витя вздрагивает, остальные весело переглядываются: Костик! А вот и он сам. Худое тело с округлым животиком, жёсткие чёрные волосы, очки в толстой оправе, всегда как-то на бок, и взгляд хронического оптимиста.

– Так, – кричит он, – спим? Ничего, сейчас мы всех разбудим!

Он некоторое время оглядывается, вспоминая, к кому пришёл, потом взгляд его фокусируется на Вите, и Костик радостно вскидывает брови:

– Так! Хватит спать, работать надо!

Он стаскивает с Вити одеяло, хватает с тумбочки эластичные бинты и начинает бинтовать Витины ноги. Тот хочет поведать доктору о ночных муках, вызванных слишком усердным сгибанием колена, но Костику это не интересно. Он заставляет Витю сесть на кровати и опустить ноги вниз. У Костика своя метода: когда он занимается с пациентом (или пытает – можно и так, и так), то отвлекает его рассказами. Хотя не исключено, что рассказ только один, ибо мы уже в третий раз слушаем весёлую, позволяющую пациенту начисто забыть про боль историю о том, как на последний новый год Костик дежурил, и все напились. И в какой-то момент случилось так, что нужно было отвезти каталку с умершим пациентом в морг. Это поручили Костику, но поскольку все сходились на том, что пациенту теперь спешить некуда, весёлый праздник продолжался. А когда Костик всё же решил исполнить последний долг и вышел в коридор, то увидел сразу две каталки. Это самый загадочный момент в истории. Скорее всего, из какой-то палаты в силу каких-то обстоятельств больные вывезли одного из товарищей и оставили в коридоре. Хотя в этой версии достаточно тёмных мест, но ситуация была такова. Причём вновь прибывший по силе жизненных функций ничем не отличался от соседа, поэтому Костик выбрал ту каталку, которая была ближе. Отвёз, вернулся, и весёлый праздник продолжался. Наутро Костика подняли и сообщили, что отвезённый им пациент разбудил своими криками работников морга. Он жаловался на холод, на неожиданный перевод в другое отделение и – самое главное – на крайнюю некоммуникабельность соседей: никто с ним и разговаривать не стал. Конечно, Костик всё перепутал и отвёз не того, а тот, протрезвев в хорошо кондиционируемом помещении, захотел прояснить ситуацию.

Всё это Костик рассказывает самозабвенно и громким голосом, не забывая при этом гнуть Витино колено. Витя честно старается, но колено порядком заржавело, и в конце концов он кричит:

– Ай, больше не могу!

Костик останавливается и возмущённо смотрит на пациента, он даже назад подался от возмущения:

– Так! Чтобы я этого больше не слышал! Это я решаю, когда ты больше не можешь, понятно?

И такой у него вид, что без смеха не взглянешь. Ну, все и смеются. И я в том числе, хотя мне-то чего: когда-нибудь Костик придёт и за мной.

Времени 10.30.

Пришла мама. После операции она ходит каждый день. И до операции ходила почти каждый день. В такой каждодневности нет нужды, человек всегда приспособится, но как же мне всё-таки повезло! Вон к Вите жена приходит только по пятницам, а к одному человеку, который упал с девятого этажа – так к нему вообще никто не ходит! Профессорский обход ещё не начался, поэтому мы решаем быстренько осуществить гигиеническую процедуру, то есть поменять бельё нательное и постельное, почистить зубы и протереть меня спиртом, поэтому я всегда мужчина чистый, хотя и малость запущенный. Что сразу бросается в глаза и производит впечатленье, так это моя худоба. Я поступил сюда в количестве 96-ти килограммов, а сейчас осталось, дай бог, 70. Это на глаз, нас тут, естественно, не взвешивают. Но с другой стороны, я ведь так долго и безрезультатно хотел похудеть! Может, где-то там и было, наконец, принято моё страстное желанье, и меня избавили от лишнего веса таким вот способом. Ведь где-то там средств не различают – вот похудел я, и поставили галочку: желанье исполнено.

Когда я думаю о том, сколько пришлось маме вынести, то всякий раз не могу сдержать слёз. Чего стоил хотя бы тот врач из реанимации, который сказал ей, что мои травмы несовместимы с жизнью. А девушка из приёмного отделения прочитала из фамилии Петра только первые три буквы – Зах, решила, что это, конечно, Захаров, и так и написала в сводке, обрекая семью Петра на три страшных дня неизвестности, пока Пётр лежал без сознания.

Итак, обход закончился во всём отделении, я лежу, морально сломленный коварством профессора, а Пётр меня утешает. Опять входит Олег Павлович. Он направляется прямо ко мне, вид у него возмущённый:

– Нет, что вы делаете? Я десять дней выбиваю ему операцию, а он тут демонстрирует чудеса ловкости!

– Олег Павлович, – я пробую оправдаться, – я же не знал, что он за этим, я думал…

– Он думал! Вы должны были требовать операции, это ваше здоровье и ваше право! А вас как приучили быть просителем, так всю жизнь просителем и ходите.

Что ж, в принципе верно: наследие проклятого прошлого. Но Олег уже остыл и улыбается:

– Ладно, я вас отстоял, будет операция. Во вторник, как и намечали.

Я облегчённо вздыхаю и благодарю.

Олег кладёт на кровать историю болезни и говорит маме везти меня на рентген, а после на перевязку. В принципе, это обязанность санитара, но поскольку на эту категорию в институте дефицит, то больных на мероприятия возят, как правило, родственники и посетители. Везти нужно прямо на кровати, снабжённой колёсиками, но кровать тяжёлая и далеко не новая, и мама просто не потянет. Она раз попробовала и после отлёживалась дома со спиной, поэтому она идёт искать санитара Сашу. Саша это, конечно, персонаж. Кроме транспортировки больных по указанию врача, он обеспечивает и широкий спектр частных услуг. Не бескорыстно, разумеется. Вот и сейчас мама ловит его в коридоре, договаривается о размерах компенсации, и Саша появляется у нас в палате. Вы помните Трубадура из первого мультфильма «Бременские музыканты»? Здесь то же лицо и причёска, только Саша темнее, конкретнее и старше.

Пока мы едем, он рассказывает про своего деда, который партизанил в войну, а после был обижен коммунистами, причём делает это с таким чувством, будто война только закончилась, и дед до сих пор ходит по коридорам советской власти. Рентгеновский кабинет на другом этаже, поэтому мы едем на грузовом лифте. Поток пользователей большой, и лифт приходится ждать подолгу. В другом крыле пустили было ещё один, но у него оказалось ручное открывание дверей. Лифтёр выдержал полдня, после чего они сами же лифт сломали, и теперь он в ремонте. Эти подробности я узнаю из разговора Саши с лифтёром.

В рентгеновский кабинет, как всегда, очередь из кроватей. Есть в ней что-то неестественное, она похожа на баржи в очереди под загрузку. Саша ставит меня в конец, приветствует коллег по санитарному цеху, заходит в рентгеновский кабинет и начинает ругаться с врачом. Истово и с ходу, как бросаются в бой бойцовые псы. Иногда мне кажется, что всё это лишь часть положенного ритуала. Врач отвечает столь же истово и даже выбегает из кабинета в крайнем возмущении. Пока она бегает, Саша ведёт с коллегами оживлённый разговор о больничной системе, срывая все и всяческие маски.

Дождались. Саша завозит меня в светлый просторный кабинет, ставит под аппарат и выходит. Мне нравится в этом кабинете: здесь другой вид из окна, чисто не на показ и свежий воздух. Некоторое время я лежу один и наслаждаюсь переменой обстановки, затем появляется врач. У неё хмурый, пограничный с тревожным вид, жилетка поверх халата, неуставные брюки и во рту явно не хватает папиросы. Она показывает, как положить руку, устанавливает аппарат и уходит. Аппарат издаёт звук ожившего терминатора, врач появляется снова и просит развернуть руку. Всё повторяется. Она выходит в третий раз и говорит, что теперь хорошо бы положить ещё и вот так. Я скептически хмыкаю, и она понимает, что хочет невозможного.

– Ладно, подожди, сейчас запишу в историю.

Она записывает очень быстро и отдаёт мне историю болезни. Саша вывозит меня в коридор, в котором осталась только одна кровать, и везёт к лифту. Вдруг на ней приподнимается очень бледная девушка и кричит:

– Эй! А как же я?

Саша оборачивается на ходу:

– А тебя кто привёз, Андрюха?

– Да, Андрюха! Вы не знаете, где он?

Саша благодушно фыркает:

– Сейчас протрезвеет – придёт.

И мы сворачиваем к лифтам.