Новая реальность
Шрифт:
— Вы только посмотрите на себя, — герцогиня шипела, как рассерженная змея. — Этот вульгарный загар никак не убирается даже тем количеством пудры, что нас вас сейчас присутствует.
Я слегка притормозил, и едва не упал, разглядев девушку, потому что я ее реально не узнал. Да как ее мать-то узнала, когда буквально оторвала от меня? Хорошо, что колонн в зале много, и можно спрятаться за одной из них, и спокойно понаблюдать за Филиппой. Держалась она достойно дочери герцога Орлеанского, регента Франции, ходила с высоко поднятой головой, но я видел, что праздник ее угнетал. Она держалась особняком, и не примыкала ни к одной из групп людей, на которые в итоге оказались разбиты все гости. Ко мне подошел Шереметьев и тихонько сказал по-русски.
—
И тут к ней подошла довольно миловидная блондинка.
— Ах, ваше высочество, вам так идет это платье, — промурлыкала она, оглядывая Филиппу, и останавливая взгляд на декольте девушки. — Вы должны признать, что французские портные настолько талантливы, что умудряются показать то, чего вовсе нет. Жаль, что вашего жениха здесь нет, он бы оценил подобное зрелище, — ах ты ж стерва, намекаешь на то, что у хрупкой девочки, которой едва исполнилось пятнадцать лет, нет таких же пышных форм как у тебя? Пальцы Филиппы, которыми она сжимала веер, побелели, и я уже готов был услышать треск ломаемых пластинок, а также был готов к тому, что она сейчас просто уйдет. Подняв подбородок, но уйдет, потому что действительно трудно было что-то противопоставить тому, что ей сейчас сказали. Ну нет у нее третьего размера, и что? Она худенькая невысокая девочка с глазами олененка, у нее и не должно быть… так, спокойно, Петр, спокойно, ей это не впервой, а при нашем дворе, она и не такое услышит. Но, к моему удивлению, Филиппа не ушла. Она улыбнулась сладкой улыбкой и таким же приторным тоном ответила.
— Ах, боюсь вас разочаровать, графиня, но это платье я привезла из Мадрида. О, вы должны признать, что насколько искусны испанские портные, чтобы показать то, чего нет, настолько же бездарны французские, чтобы скрыть то, что, по-вашему, имеется в наличие. А теперь прошу меня извинить, вдовствующая герцогиня Орлеанская желает меня видеть подле себя, — и она отошла от опешившей блондинки с истинно королевским видом.
Мы с Шереметьевым переглянулись, и Петька прыснул.
— А у нее очень даже змеиный язычок. Думаю, что тебе на этот раз действительно повезло, государь, Петр Алексеевич, — и Шереметьев в знак одобрения сжал мое плечо. Я кивнул ему и направился за Филиппой, которая стремительной походкой направлялась в сторону открытых окон.
Когда я вышел вслед за ней, то увидел, что она стоит, прислонившись лбом к колонне в тени, так, что падающая на нее тень практически скрыла ее от любопытных взглядов.
— Ваше высочество, — я подошел и остановился, не подходя слишком близко. Она выпрямилась и обернулась, внимательно меня разглядывая. Молчание затягивалось, и я уже думал, что нужно что-то сказать, но Филиппа меня все же опередила.
— Я хочу попросить прощение за то, что повела себя в тот вечер слишком вольно, и, возможно, дала вам повод думать, что я вполне доступна, но вы меня не узнали, и это было так… необыкновенно. Нам нельзя больше встречаться, Петр Михайлов, это неправильно.
— Что же в этом может быть неправильным? — я невольно нахмурился.
— То, что я две ночи думала о вас, и совсем не думала о своем женихе! — она прижала руки к заполыхавшим щекам и попыталась проскочить мимо меня. Я же перехватил ее руку, думая, что сейчас вполне подходящий момент, чтобы отвести ее немного дальше в парк и закончить весь этот фарс.
— Филиппа…
— Оставьте меня, прошу вас, — она так сильно рванула руку, что я не сумел ее удержать, а стиснуть сильнее — это оставить на нежной коже синяк. — Оставьте мне хоть немного гордости, — и она, подхватив юбки убежала. Я же стоял и тер лоб, соображая, что сейчас произошло.
— Ну ничего, в Москве мы во всем разберемся. Там ты не сможешь бегать от меня вечно, — прошептал я, направляясь прямиком
в выделенную мне спальню, чтобы перед сном еще раз просмотреть начинающий приобретать вид полноценного договора, наброски брачного соглашения.Свернув на очередной виток спирали, мы с Румянцевым подошли к какой-то лавке, и я уже хотел пройти мимо, но тут меня привлекла арабская вязь на вывеске. Резко развернувшись, я вошел внутрь. На меня обрушилось такое смешение запахов, что я несколько раз чихнул, чем привлек внимание хозяина лавки, маленького с бегающими глазками, чернявого. Именно такими я всегда представлял себе восточных торговцев.
— Господа желают что-то приобрести? Может быть, духи, или румяна? — затараторил торговец, но я прервал его, властно подняв руку. Что меня всегда поражало в этих людях — они всегда четко могли распознать, кто действительно правит бал. Торговец практически не смотрел на Румянцева, он обращался ко мне и только ко мне, безошибочно определив, кто из нас главнее.
— Нет, духи меня не интересуют, — я навалился животом на прилавок и заговорщицки прошептал громким шепотом. — Я хочу что-нибудь совершенно необычное, из самого сердца сераля. — Я знаю, что у восточных женщин, особенно проживающих в гаремах владык имеется испокон веков небывалое количество всевозможных приблуд, используя которые они старались привлечь внимание господина, и хна с сурьмой здесь стояли далеко не на первом месте — это был так эконом вариант, для самых бедных. У меня же куча скучающих химиков дома, которым можно дать задание сделать нечто похожее, и куча Лизкиных денег, которые я уже прикидываю, как можно потратить с пользой.
— О, кажется, я знаю, что имеет в виду молодой господин, — хозяин развратно мне подмигнул, за что едва не получил в рожу. Я в последний момент сдержался, чтобы ему не зарядить в нос. — Вот, — хозяин нырнул под прилавок и тут же вынырнул обратно, протягивая мне какую-то мазь в широкогорлом флаконе. Крышка была плотно притерта, а когда я ее открыл, то тут же поморщился из-за резкого запаха, который заглушил даже запах различных духов.
— Что это? — спросил я резко, выпрямляясь и пристально глядя на хозяина.
— Это мазь, которая может удалить волоски с тела гурии, делая ее кожу нежной, как попка младенца, — ответил хозяин и расплылся в сальной улыбке, которая быстро погасла. — Но она почти не пользуется здесь спросом, и это так обидно, особенно когда видишь, сколько времени французы уделяют ублажению плоти.
Депилятор? Серьезно? Нет, я слышал, что наложницы султана не должны были иметь на теле ни волоска, но…
— Покажи, — я указал на его запястье, покрытое густыми черными волосами. Хозяин было дернулся, но я приподнял бровь, демонстративно положив руку на рукоять кинжала. — Покажи, живо.
Мазь легла поверх жестких волос на руке араба. Прошла пара минут, когда он с таким вздохом, словно я потребовал его отдать мне единственную дочь, начал соскребать мазь специальным серебряным скребком. Когда последние следы мази были убраны, мы с Румянцевым с недоверием уставились на абсолютно чистое запястье.
— Это какой-то фокус, государь? — повернулся ко мне Александр Иванович.
— Нет, это не фокус, — я покачал головой. — Беру три флакона. Что еще есть на складе? — сказав последнюю фразу, я не сумел сдержать усмешку. Никогда не думал, что ее можно будет где-то ввернуть.
— Вот, — хозяин протянул мне какой-то брусок. Я взял его, повертел в руках и недоуменно посмотрел на хозяина. — Этим трут кожу, чтобы уменьшить потливость, — я быстро провел бруском по ладони и поднес к глазам. До меня донесся очень тонкий, невесомый запах в котором я опознал вербену, а ладонь была как будто я ее намазал антиперсперантом.
— Я слышал, что это один итальянец придумал подобную вещь, — медленно проговорил я, вытаскивая золотой.
— Итальянец не мог придумать то, чем пользовался еще благословенный Сулейман первый и Хюррем-султан, если только он не украл эти знания, — хозяин аж побагровел от такого несправедливого на его взгляд обвинения.