Новая версия

* * *

Два часа назад, перед уходом со службы, начальник изолятора временного содержания вызвал его к себе. Николай Антонович без обиняков предложил ему совершить должностное преступление. Сегодня ночью он должен поместить задержанного Минка в одну камеру с задержанным Стручковым. Можно было бы подумать, что в этом такого особенного, ведь формально оба этих подозреваемых по одному делу не проходили. Но нет. Дело в том, что Стручков уже был осужден и отбывал срок в колонии строгого режима за убийство, тогда как Минк являлся первоходом. И хотя подобные нарушения не считались какими-то особенно вопиющими, такие маневры со стороны дежурного по ИВС нарушали не только правила внутреннего распорядка, но и закон. Особенно, если в результате, оба сидельца оказывались в морге. А именно так и должно было случиться этой ночью, в его, капитана Наполова, дежурство.

Семен Наполов размышлял недолго. Знал Антоныч его ситуацию, поэтому и говорил свободно, не таясь. Некуда Семену деваться, мать у него больна. Раку нее. И если в ближайшее время не найти денег на операцию за границей, то она умрет. А деньги нужны нешуточные — шестьдесят тысяч долларов. И это только начало. А где их взять? Семья Семена и так едва концы с концами сводит. Жена в отпуске по уходу за младшим сыном. Старшему на следующий год поступать в институт, а зарплата у Наполова — кот наплакал. Пытается он копейку зашибить, таксует ночами на своем видавшем виды «Ланосе», а толку? Деньги словно вода сквозь пальцы утекают. А тут такое горе. Поседел он раньше времени, глаза ввалились от недосыпа и постоянных дум о матери, плечи опустились. Глаза у него блеклые, тусклые и ничего его в этой жизни не радует. Именно поэтому стоило его начальнику только озвучить свое предложение, как Семен разом подобрался, глаза заблестели, лицо ожило. Кто-то давал ему шанс. И плевать, что этот «кто-то» был явно не от Господа Бога.

— Ну так что, Семен, ты согласен? — Начальник ИВС майор Ануфриев внимательно смотрел ему в глаза.

Кто бы мог подумать? Коля Ануфриев, его бывший боевой командир, «афганец», и предлагал ему такое.

— А что бы ты сделал на моем месте? — вопросом на вопрос ответил Семен.

— Значит, согласен, — с явным облегчением выдохнул начальник.

— Согласен, — подтвердил Наполов, — только деньги сразу. — Он с нажимом посмотрел Ануфриеву в глаза. — Все шестьдесят тысяч должны быть у меня сегодня здесь.

— А они уже здесь, — сказал Ануфриев, достав из своего сейфа небольшой пакет и кладя его перед Наполовым на стол, — главное, чтобы ты все сделал тип-топ. Не облажаешься?

Он сверлил подчиненного испытующим взглядом. Сколько они с Наполом положили в Афгане «духов», не сосчитать. И ни разу у него не было случая усомниться в Семене…

Отложив в сторону очередной криминальный роман в мягкой обложке, который он не читал, а скорее, машинально пробегал глазами, пытаясь сосредоточиться на предстоящем деле, Семен взял со стола связку ключей и вышел из кабинета помощника дежурного по ИВС.

Дежурная смена изолятора состоит из двух человек — дежурного по ИВС и его помощника. Помощником сегодня с ним заступил прапорщик Онищенко. И хотя приказом, который регламентировал их деятельность, помощнику дежурного спать не разрешалось, Семен отправил Вадима от греха подальше. Пусть давит на массу, в таких щекотливых ситуациях помощь ему была не нужна. Он справится сам, а свидетели ни к чему.

Лязгнув ключом, он открыл тяжелую дверь камеры и негромко позвал:

— Следственно-арестованный Минк, на выход.

Они прошли по коридору, и подобрав на связке другой ключ, Наполов отворил им дверь камеры, на которой висела табличка с номером «7».

— Это зачем еще, гражданин начальник, — отбросив остатки сонливости, недоверчиво спросил Степан Петрович. — Почему ночью?

— Поговори мне еще, — тихонько подтолкнув его внутрь камеры, беззлобно ответил Семен, закрывая тяжелую металлическую дверь.

Он вернулся в кабинет, открыл сейф и, достав оттуда шесть пачек со стодолларовыми купюрами, не спеша стал их пересчитывать. Доверяй, но проверяй, всякое может быть. Вдруг ему подсунули фальшивку?

От кабинета до двери «семерки», куда он только что перевел Минка, было метров десять, не больше. Так что стук в дверь он услышит. Условный стук. А как только Семен услышит этот стук, он возьмет резиновую палку, откроет дверь камеры и забьет ею Стручкова до смерти. Чего-чего, а бить он за долгие годы службы научился…

* * *

Несмотря на дежурное освещение, в новой камере было довольно темно. Или это ему так с непривычки показалось? Хотя «хата» эта явно козырная. Довольно просторная по ивээсовским меркам, — метров десять, а «шконки» всего две. Одна пустовала, а на другой, укутавшись казенным одеялом и уткнувшись лицом в подушку, посапывал арестант. Это было довольно странно. Что его напрягло, Степан понять не мог, но чувство тревоги, появившееся в тот момент, когда он переступил порог этой «хаты», только усиливалось. Вряд ли это пресс-хата. Если бы это было так, то здесь был бы не один арестант, а как минимум двое, а то и трое, но ухо нужно было держать востро.

Когда вчера его задержали и увезли на допрос к следователю, Степан Петрович все понял. Его заказал Маковский, который являлся заказчиком убийства Федора. В этом Степан Минк уже не сомневался. И именно поэтому он сразу же отказался от услуг Маковского, попросив предоставить ему для защиты Кравчука. Но получил отказ. Вообще-то по закону ему, как подозреваемому в совершении преступления, было предоставлено право на один телефонный звонок, чтобы сообщить родственникам, где он находится и в связи с чем задержан. Но Александр Яковлевич нашел нужные слова, чтобы убедить молодого следователя об отсутствии такой необходимости. Мол, он сам известит жену Степана. Когда же Степан отказался подписывать протокол, Маковский, несмотря на все его протесты, подмахнул его почти не глядя.

Все это время, что он находился в ИВС, Степан думал о том, что Маковский может предпринять для того, чтобы избежать разоблачения.

А сделать это можно было только одним способом — заставить Степана замолчать навечно. Завтра должен состояться суд, на котором будет решаться, оставить ли его под стражей, или выпустить под подписку о невыезде, или под залог. И не факт, что судья решит его арестовать. Именно поэтому Степан решил всю эту ночь бодрствовать, благо в общей камере, где он находился раньше, ему удалось более или менее отоспаться.

Он лег на кровать и уставился в потолок, погрузившись в размышления. Завтра на суде он обязательно заявит о причастности своего адвоката к убийству брата, и официально откажется от него.

Его сокамерник проснулся и не говоря ни слова, встал с кровати справить малую нужду. На какое-то мгновение Степан упустил его из вида, чем тот тут же не преминул воспользоваться, молниеносно сев на него сверху и став душить руками.

Степан, хватая его за руки, попытался освободиться, но не тут-то было. Хватка у его убийцы была железная, а все попытки обхватить того сзади ногами или бить его коленями по спине успехом не увенчались. Степан стал задыхаться, в горле что-то заклекотало, глаза выкатились из орбит, а губы стали синеть, когда дверь камеры отворилась и внутрь забежали несколько человек, которые оттащили от него его несостоявшегося убийцу, а его самого при помощи нашатырного спирта привели в чувства.

Через несколько минут Степан Минк сидел в дежурке в окружении оперов и двух следователей, один из которых был тем, кто его вчера допрашивал, а второй — тот самый, который допрашивал его в субботу утром по факту гибели брата.

Пятница, 17 июля 2009 года.

На часах было ровно девять часов утра, когда Александр Яковлевич набрал номер телефона следователя Соломатова.

— Петр Антонович? Добрый день, — вежливо поздоровался адвокат. — Это защитник Минка, адвокат Маковский.