Новая весна

Свет! Да она, как видно, поспорила с Тамрой, если теперь настолько расстроена, что говорит все это двум Принятым! Неудивительно, что она позволила себе быть резкой. В груди Морейн поднялась волна облегчения: ее не собираются прямо сейчас уводить для испытания на шаль. Однако ничто не могло сравниться с разочарованием. Они могли бы сегодня же добраться до лагерей возле Драконовой Горы! Ну хотя бы до одного из лагерей. Могли бы!

– Прошу вас, Мериан, я...

Сестра подняла палец. Этим жестом она обычно предостерегала, чтобы с нею не спорили, и какой бы доброй и мягкой она ни бывала, дважды она никогда не предупреждала. Морейн немедленно захлопнула рот.

– Тебе не дадут предаваться мрачным размышлениям, – продолжала Мериан. Лицо ее было бесстрастным, но то, как она поправила шаль на своих плечах, выдало ее раздражение. – Некоторые девочки пишут как курица – лапой. – Да, она явно расстроена. Обычно, когда Наставница Послушниц имела к кому-то претензии, сколь бы незначительными те ни были, она высказывала их непосредственно виновнице, и никому другому. – Мать согласилась, чтобы ты переписала те листы, которые почти невозможно прочесть. У тебя хороший почерк. Пожалуй, излишне витиеватый, но разборчивый.

Морейн отчаянно пыталась придумать хоть что-нибудь, что сестра не сочтет возражением, но на ум ничего не шло. Как ей отделаться от этого задания?

– Это очень хорошая мысль, Морейн, – внезапно произнесла Суан, и Морейн посмотрела на подругу, раскрыв рот от изумления. Это говорит ее подруга! Но Суан беззаботно продолжала предавать ее. – Знаете, Мериан, этой ночью она ни на минуту не сомкнула глаз. Если и поспала, то всего какой-нибудь час. Думаю, ей нельзя сейчас ездить верхом. Она с лошади свалится, и мили не проехав. – И это говорила Суан!

– Рада, что ты согласна с моим решением, Суан, – сухо ответила Мериан. Морейн залилась бы румянцем, если бы таким тоном обращались к ней, но характер Суан был тверже. Она встретила удивленный взор сестры честным взглядом и невинной улыбкой. – Однако я считаю, ее нельзя оставлять одну, так что ты поможешь ей. У тебя почерк тоже неплохой. – Улыбка застыла на лице Суан, но сестра подчеркнуто не заметила этого. – Ступайте же, ступайте! У меня сегодня еще много дел, чтобы еще тут с вами время терять и дорогу показывать.

Мериан заскользила впереди, как пухлый лебедь по глади воды, – весьма быстро плавающий лебедь, между прочим, – и привела девушек в маленькую комнатку без окон, расположенную в том же коридоре, что и покои Амерлин, только подальше и на другой стороне. На украшенном богатой резьбой письменном столе, за которым стояли два кресла с прямыми спинками, были разложены перья, большие стеклянные чернильницы, песочницы для промокания чернил, стопки хорошей белой писчей бумаги; тут же большой беспорядочной грудой были навалены отдельные листы, испещренные неровными строчками. Повесив плащ на крючок и поставив суму на пол возле стола, Морейн воззрилась на эту неровную стопку не менее хмуро, чем Суан. По крайней мере, здесь был камин и в узком очаге пылал огонь. В комнате по сравнению с коридорами было довольно тепло. Гораздо теплее, чем на лошади среди снега. И то ладно.

– Когда закончите с завтраком, – сказала Мериан, – возвращайтесь сюда и приступайте к работе. Переписанное оставьте в приемной перед кабинетом Амерлин.

– О Свет, Суан, – с чувством произнесла Морейн, как только сестра удалилась, – с чего ты решила, что это хорошая мысль?

– Ты... – Суан скорчила жалостливую гримасу. – Мы сможем таким образом просмотреть гораздо больше имен. А то даже все имена, если Тамра оставит нас на этой работе. Возможно, мы первыми узнаем, кто он такой. Сомневаюсь, что могут обнаружиться два мальчика, рожденных на Драконовой Горе. Вот только я думала, что это будешь «ты», а не «мы». Она уныло вздохнула, затем внезапно нахмурилась. – А кстати, почему это ты должна предаваться мрачным размышлениям? Из-за какого такого потрясения?

Прошлой ночью открывать Суан свои горести казалось неуместным, они были пустяком по сравнению с тем, что, как они знали, угрожало миру. Теперь же Морейн без колебаний рассказала ей все. Не успела она закончить, как Суан заключила ее в тесные, дружеские объятия. Они плакали друг у друга на плече гораздо чаще, чем каждая из них на плече у Мериан. Морейн никогда не была настолько близка с кем-либо, как теперь с Суан, и никого не любила так горячо.

– Как ты знаешь, у меня шестеро дядьев, и все они хорошие люди, – тихо произнесла Суан. – Еще один погиб, доказывая, какой он хороший человек. Но ты не знаешь, что у меня есть еще двое, которых мой отец даже на порог не пустит, хотя один из них его родной брат. Отец даже никогда не произносит их имен. Это уличные грабители, драчуны и выпивохи, и когда они накачаются элем или бренди – если им удастся наворовать достаточно, чтобы позволить себе бренди, – они затевают драки с любым, кто косо на них посмотрит. Обычно они наседают вдвоем на одного бедолагу и избивают его кулаками, сапогами и всем, что попадется под руку. Когда-нибудь они кого-нибудь убьют, и их повесят, если уже не повесили. И когда это случится, я не пролью и слезинки. Некоторые люди просто не стоят того, чтобы из-за них плакать.

Морейн обняла подругу в ответ:

– Ты всегда найдешь нужное слово. Однако я все же молюсь за своих дядьев.

– Я тоже буду молиться за тех двух негодяев, когда они умрут. Я только не стану беспокоиться о том, живы они или мертвы. Ладно. Пойдем позавтракаем. Нам предстоит тяжелый день, и нам даже верхом прокатиться не удастся. – Видимо, Суан шутила, хотя в ее голубых глазах не было даже искры веселья. С другой стороны, она действительно ненавидела канцелярскую работу. Вряд ли кто-нибудь испытывает любовь к писанине.

Трапезный зал, наиболее часто посещавшийся Принятыми, находился на самом нижнем уровне Башни – большая комната с крахмально-белыми стенами и выложенным белой плиткой полом, заставленная длинными полированными столами и простыми скамьями на двух, в крайнем случае на трех человек. Принятые ели быстро, порой глотая пищу с неподобающей торопливостью. Шириам забрызгала платье овсянкой и выскочила из зала, уверяя всех, что у нее еще есть время переодеться. Она едва не бежала. Торопились все. Даже Кэтрин покидала трапезную резвой трусцой, на ходу доедая хрустящий хлебец и смахивая крошки с платья. По-видимому, перспектива выбраться из города все же казалась ей не столь уж дурацкой. Суан медлила над своей овсянкой, сдобренной сушеным яблоком, и Морейн сидела с ней за компанию, допивая вторую чашку крепкого черного чая с капелькой меда. В конце концов, вероятность того, что имя мальчика окажется среди тех, что ожидали их в кабинете, была пугающе мала.

Скоро девушки остались в гордом одиночестве, и одна из поварих подошла к ним, хмурясь и уперев руки в бедра. Ларас, плотная женщина средних лет в длинном, безупречно белом переднике, была более чем привлекательна, однако когда хмурилась, могла просверлить взглядом дырку в камне. Ни одна Принятая не была настолько глупа, чтобы вести себя высокомерно с Ларас – по крайней мере, этот фокус проходил не больше одного раза. Даже Суан съежилась под этим непреклонным взглядом, поспешно доскребая ложкой последние кусочки яблока из своей миски. Ларас начала созывать поварят со швабрами еще до того, как Суан и Морейн вышли за дверь.

Морейн была уверена, что работа будет скучной, так оно и оказалось, хотя и не настолько, как она опасалась. Не до такой степени. Девушки начали с того, что откопали в куче свои собственные списки и добавили к ним те, которые были написаны вполне разборчиво, что наполовину уменьшило кипу. Но только наполовину. Если приходишь в Башню, не умея писать вообще, тебя еще послушницей научат писать прилично, но те, у кого изначально был плохой почерк, часто тратили годы на то, чтобы добиться разборчивости письма. А некоторым и это не помогало. Часть сестер прибегала к услугам писцов всякий раз, когда требовался аккуратный почерк.