Новеллы о Шекспире

... Я взял тебя объедком

С тарелки Цезаря, и ты была

К тому еще надкушена Помпеем,

Не говоря о множестве часов,

Неведомых молве, когда ты вряд ли

Скучала. Я уверен, что на слух

Тебе знакомо слово "воздержанье",

Но в жизни неизвестна эта вещь.

("Антоний и Клеопатра",

перевод Б. Л. Пастернака)

Комната Пембрука находилась на втором этаже. Было еще довольно светло, и поэтому свечи зажигать они не стали. Или, может быть, потому, что каждый понимал - лучше не глядеть в лицо друг другу.

– А где альбом?
– спросил Шекспир, привычно осматривая стол.
– Он всегда лежал здесь.

– Нету, - ответил Пембрук, - ей подарил.
– И Шекспир почувствовал, как мучительно и туго он улыбается.
– Она знала, что это ваш подарок, и не давала мне покоя.

Помолчали.

– Она часто бывала здесь?

– спросил Шекспир, прошел, сел в кресло и посмотрел на Пембрука. Тот ходил по комнате все быстрее и быстрее, поднимал руку и приглаживал волосы. Ах, этот знакомый, милый жест! Он всегда так ходил и так приглаживал волосы, когда волновался.

Шекспир сидел, постукивая пальцами по столу.

– Так вот как это получается, - сказал Шекспир.

Пембрук ничего не ответил.

"Альбом унесла. Не хотела, чтобы он тут оставался, а встречаться не пожелала... а теперь - "Уезжайте из Лондона". Сама не пошла. Просто послала: "Уезжайте". Почему? Впрочем, ясно, пожалуй, почему". Он опять поднял глаза на Пембрука. Тот придвинул стул и сел.

Помолчали с минуту.

– Так, значит, она часто бывает тут?
– громко спросил Шекспир.

И Пембрука прорвало. Он заговорил так, что даже губы у него задрожали:

– Билл, не сердитесь на меня. Я уж тут ничего не мог сделать. Вы сами виноваты, надо было вам вмешаться раньше, а вы все видели и молчали. Помните, вы только раз меня спросили: "Вам ничего не нужно сказать мне?" Но вы понимаете, тогда уже было поздно - поздно спрашивать! Она узнала об этом...

– От вас?
– спросил отчетливо Шекспир.

– Ну, от меня, конечно, - мучительно поморщился Пембрук.
– Разве мог я тогда что-нибудь скрыть от нее? Она сказала: "Ладно". И на другой день сама сделала так, чтобы эта злосчастная записка попала в руки к вам. Я ее спросил: "Зачем это вам понадобилось?" - а она ответила мне: "Поймите, что я не хочу больше притворяться. Мне это надоело. От кого вы меня прячете? От какого-то балаганного шута! Нет, вы просто трус!" Я ответил ей: "Но вы же, Мэри, три года прожили с ним!" Она тогда рассмеялась мне прямо в лицо и презрительно сказала: "Да вы совсем с ума сошли!"

– И вы поверили ей?

– Клянусь, поверил, - сказал Пембрук, - теперь сам удивляюсь себе.

Очень долго, что-то несколько десятков секунд, они неподвижно смотрели в глаза друг друга и молчали. Первым опустил голову Пембрук. Ему было очень не по себе. Он и не знал, что ему так трудно рассказывать о ней.

– Черт знает, что за женщина!
– сказал он тускло.

– Ну, дальше, - сказал Шекспир. Поднял со стола бронзовый шар, подбросил его и поймал.

– Я прикажу зажечь свет, - сказал Пембрук и вышел.

Шекспир продолжал сидеть за столом так же неподвижно, как и раньше. Поднял длинное гусиное перо, попробовал конец его на пальце и стал расщеплять ножом. Откинувшись на спинку кресла, он издали наблюдал за своими пальцами: красивыми и длинными, из которых один был украшен крупным, грубым кольцом. Вернулся Пембрук, за ним шел слуга со свечами, бутылкой и двумя бокалами. Шекспир поднял глаза на Пембрука, продолжая расщеплять перо.

– Вот, - сказал Пембрук, неловко беря из рук слуги поднос и ставя его на стол.
– Сейчас попробуем. Открой и иди.

Слуга выхватил глиняную пробку и вышел.

Пембрук до краев налил два тяжелых серебряных бокала и один протянул Шекспиру.

– Как раньше, - сказал он, улыбаясь.
– Да?

Шекспир отпил большой глоток и поставил бокал на стол.

– Она вас сильно мучила?
– спросил он спокойно.

Пембрук осушил свой бокал разом, залпом, так что даже несколько багровых капель пролилось на его воротник. На стол бокал не поставил, а забыв о нем, продолжал держать в руке.

– Сильно ли мучила?
– спросил он, вдумываясь.
– Вы, Билл, и понятия не имеете, что это за женщина.
– Он поставил бокал на стол.
– Вы знаете, она приходила ко мне одетая мужчиной.

– Что вы?
– спокойно удивился Шекспир.

– Да, да, кажется невероятным, но это так. Короткое платье, длинный белый плащ на нем, перо на шляпе - и пожалуйста! Чем не юноша? И знаете, она совершенно не смущалась. Раз она повстречалась с моей матерью и раскланялась. Только вот шпагу носить она не умеет, - прибавил он с недоброй и горькой усмешкой.
– Путается в ней и запинается. Она ведь по характеру мало все-таки походит на мужчину.

– Что же, и долго ходила она к вам?

– спросил Шекспир.

– Ну!
– взмахнул рукой Пембрук.
– Разве есть у нее что-нибудь длительное? Нет, конечно. Потом она вдруг решила, что ей неудобно встречаться со мной здесь: дескать, моя мать как-то не так на нее посмотрела при встрече. Заметьте, она сначала заставила меня поссориться с матерью, а потом уже потребовала, чтобы я приходил к ней на свидания в "Сокол". Она там сняла комнату на имя своего... ну, знаете, этого длинного парня, который сегодня передал вам записку. Она вырвала его из долговой тюрьмы, и теперь он привязался к ней, как собака. Вот мы и встречались в каком-то вороньем гнезде, под самым чердаком. Там стояла такая грязная, мерзкая кровать, что...
– его передернуло.
– И ведь всегда она была такой чистоплотной! крикнул он с настоящей болью.

Опять оба помолчали.

– Вот почему я и попал сегодня в этот вертеп, с конфузливой улыбкой робко сказал Пембрук. Ему было, видимо, очень неудобно перед своим другом, который, конечно, уже понял все.

Не смотря на него. Шекспир залпом выпил все, что осталось в бокале, и поставил его. Напиться, что ли?

– Налейте!
– приказал он Пембруку.

Пембрук вылил ему остатки, сам он уже порядком захмелел. Сидел развалившись, свесив руки через спинку кресла.

– Вот тут и началось все, - сказал он.
– Сначала она приходила аккуратно и была так нежна и предупредительна, что я целый месяц ничего не знал и не помнил, - только она! Вы знаете, какая она бывает, когда захочет отравить? А потом вдруг стала запаздывать: сначала ненадолго, а потом на час, на два. Я сидел и ждал ее в этом вороньем гнезде, а когда сказал ей, что это мне надоело, она только рассмеялась мне в лицо. "А я зашла только на минутку - предупредить, что не могу быть сегодня".
– "Отчего?" - "А ее величество сегодня делает новую прическу, и я должна присутствовать". Вы понимаете, она и не скрывала, что лжет. Тогда я взял ее за руки. "Слушайте, - сказал я, - не забывайте, Мэри, что я вам не клоун. Со мной это не выйдет. Понимаете, никак не выйдет..." Вы же знаете эту ее проклятую улыбочку, когда только чуть-чуть, при сомкнутых губах, в уголках губ показываются острые зубки... "А что вы сделаете, если я вас обманываю? А вот я люблю не вас, а того клоуна. Убьете меня?" Я рассмеялся ей в лицо и сказал: "На кой дьявол мне это нужно? Я выгоню вас отсюда метлой, как шлюху, вот и все". Она мне ответила: "А вы не посмеете".
– "Ох, это я-то не посмею? А хотел бы я знать, почему?" А она спокойно: "Мой слуга вас проколет шпагой, и вы вытечете, как помойная бочка". Вы знаете, Виллиам, в такие минуты мне трудно отвечать за себя. И вот я размахнулся...
– Он мучился и мотал головой. Его тошнило всей этой мерзостью, которая, как муть, поднималась из глубины его памяти. Понимаете, я нарочно хотел, чтобы это вышло как-нибудь погрубее, попохабнее, знаете, как там, внизу, когда сцепятся пьяные. Ну да вы ведь видели сегодня это! Но она стояла и так же прямо смеялась мне в лицо. Вы понимаете, она смеялась теперь уже полным ртом своих проклятых, мелких зубов. Окончательно хмелея и сходя с ума, он ударил кулаком по столу так, что стол загудел, а бокалы упали.
– Она! Смеялась! Дьявол! Она! По-прежнему смеялась! Ой, Виллиам, вы думаете, что это легко, если я дошел до того, что побежал подсматривать, кого она притащит в это воронье гнездо?
– Его опять передернуло от отвращения.
– На эту гнусную кровать с грязным пологом! крикнул он плача.

– Ну и что же?
– спросил Шекспир, помолчав.

– Я теперь уже отошел от нее, - сказал Пембрук, медленно трезвея, - ну а тогда, когда она сказала мне, что любит только вас, а я ей нужен для того, чтобы... Ну, она мне тут, в общем, сказала еще кое-что хорошее. И рассорила-то она, по ее словам, меня с вами для того, чтобы мы не повстречались в постели. А если я не верю ей, сказала она, то могу хотя бы у вас справиться. Но ведь это неправда?

– Неправда!
– ответил Шекспир.

– Ну конечно, - вздохнул с облегчением Пембрук.
– Я ведь тоже знаю, что неправда. Но вы представляете, она так тогда мне закружила голову, что я даже в это верил. Шел в этот трактир и смотрел, нет ли где и вас поблизости. Господи, я верил во все! Как я добрался в этот день до дому, я и не знаю. Ну а потом мы быстро помирились и все пошло по-прежнему. Но она уже не скрывала от меня, что у нее есть еще кто-то. Я даже понял, что этот молодец из вашего театра.