Новеллы

Лата испуганно посмотрела на мачеху. Та провела ладонью по лицу и, взглянув на мужа, презрительно отозвалась:

— Мешок с золотом — это для тебя, — ты больше всех про него думаешь. Хватит тогда тебе и водки и табаку на всю жизнь.

Она взяла Лату за руку и пошла с нею в дом.

Крикис тяжело опустился на камень у забора и принялся сердито сосать свою трубку. Он в самом деле больше всех зарился на богатство сына… Ну, а разве у него не было на это больше прав, чем у остальных? Он сплюнул и решил не входить в дом, пока не приедет сын.

Хозяйка тем временем сидела в комнате у окна и, подперев голову руками, смотрела в сад. Она была так занята своими мыслями, что услышала стук колес, когда лошадь уже въехала во двор. Она вскочила и тут же остановилась. И опять ей пришла в голову прежняя мысль. Хоть бы он вернулся не богатым, не знаменитым, а таким же, каким ушел: задумчивым, тихим, приветливым и бедным…

Выйдя со двора, она увидела странную картину. Юрис стоял у телеги в потертом пальтишке, в старой сдвинутой на затылок шляпе. Грустно смотрел он на кучку домашних, и на сжатых губах его змеилась горькая улыбка. Родных словно холодной водой окатили. Карл, тихонько поругиваясь, распрягал лошадь, беспрерывно дергал ее и бил кулаком. Ни узелка, ни чемодана… Хозяйке Юрис показался таким же, как шесть лет тому назад, только немного похудевшим. И не было у него тогда этой насмешливой улыбки. Ее он привез с чужбины.

— Лата? — сказал Юрис тихим, таким знакомым хозяйке голосом. — Какая большая стала! И не узнать.

Лата поджала губы и спряталась за других. Все глядели, как говорится, выпучив глаза. На лицах были написаны самые разнообразные чувства — удивление, разочарование, злоба. Юрис смотрел на эти изменившиеся лица, понимая чувства родных, и улыбался своей неприятной улыбкой.

Затем он увидел хозяйку, стоявшую немного поодаль.

— А, Лиза! — воскликнул он. — Здравствуй, Лиза!

Не сказав ни слова, она подала ему руку. Лицо ее то покрывалось румянцем, то бледнело. Юрис задержал ее руку в своей.

— Все здесь живешь?

Она смутилась еще больше и пробормотала:

— Живу.

Домашние беспокойно задвигались. Юрис пристально посмотрел хозяйке в лицо. Но смущение ее продолжалось недолго. Она видела и понимала, что он не богат и не знатен. Все такой же бедный и приветливый, как и шесть лет тому назад… Ее вдруг обуяла беспричинная радость, в мыслях у нее непрерывно звучало: все такой же, все такой же!

— Как ты все это время жила? — спросил Юрис.

— Хорошо… я… хорошо… — заикаясь, ответила она, затем, выпрямившись, сказала: — Я теперь здесь хозяйка…

Но, сказав это, вдруг застыдилась и замолчала, словно чем-то очень обидела Юриса.

— Хозяйка? — протянул он, и улыбка его стала еще насмешливее и неприятнее. — Как это понимать?

Она не знала толком, что сказать. Оглянувшись, увидела тут же во дворе своего ребенка и показала на него.

— Вот мой сынишка… пятый год пошел… — и, повернувшись к мужу, резко крикнула: — Почему не ведешь Юриса в дом — до ночи стоять здесь будем?

И сама как-то слишком торопливо убежала в комнату. Юрис чуть пожал плечами, прошелся по грязной вытоптанной лужайке и сел на камень у забора.

Во двор вбежала Спилвиене, вбежала и остановилась, остановилась и стала смотреть. Взглянув на Юриса и домашних, поняла, что все ее надежды рухнули. Жалобная, страдальческая маска спала с ее лица, старуха смотрела злобно, негодующе.

— А, дождались наконец молодого барина! Так готовились, ждали… весь день бегали… Лата все постель стелила… И, видно, не зря, не зря… А ну показывай, — продолжала она, обернувшись к Лате, — где твои шелковые платья, где платки, брошки? Показывай и мне подарочки! Мне не жалко, я завидовать не стану, — господи, не у всех же бывают богатые братья… Ну, показывай!

Лата только усмехнулась и гневно сверкнула на брата глазами.

Теперь Спилвиене обратилась к Крикису, которому болтовня старухи пришлась по вкусу.

— Значит, тебе, хозяин, достанется его тугая мошна… — Она хлопнула себя по карману юбки. — То-то житье пойдет. Крикиса тогда не узнаешь: на паре ездить будет… да и заслужил ты, ничего не скажешь. Кто же надрывался и день и ночь, пока сын в городских школах и бог весть где учился…

Юрис смотрел на отца и сестру, ему было понятно их разочарование — он видел этих людей насквозь. Он понимал, что спутал их расчеты, разбил их надежды, вернувшись домой бедняком, без денег, без шелковых платьев и платков. Только одного он не понимал, почему так разбушевалась эта чужая старуха, да и то не удивлялся. Улыбка все заметнее трогала его губы, ему даже веселее стало.

Хозяйка опять вышла во двор и позвала его:

— Иди… ужинать.

— Спасибо, мне не хочется есть.

— Все равно без ужина я тебя спать не отпущу. Идем!

Она за руку повела его в дом.

— Садись и ешь, — сказала она в комнате. — Только сними пальто, легче будет, а то здесь жарко.

Он положил на край стола запыленную шляпу и, опершись на него локтями, обхватил руками голову.

— Пальто снимать не стану, и так хорошо.

— Почему? Ведь уже поздно, и идти тебе некуда.

— Как знать… Может — пойду.

Хозяйка грузно опустилась на кровать.

— Да ты что! Шесть лет в отцовском доме не был, да чтобы не переночевать… Что это тебе вздумалось!

Юрис ничего не ответил.

Хозяйка, немного помолчав, опять заговорила:

— Кушай, что же ты.

Он медленно, нехотя начал есть. Видно было, что он с трудом проглатывает каждый кусок. От духоты спирало дыхание, непривычное кушанье не лезло в горло.

— Какой ты измученный, — опять заговорила хозяйка, но он сразу перебил ее:

— Значит, ты вышла за моего отца?

Хозяйка отодвинулась подальше, в тень.

— Да-а.

— Давно?

— В ту же осень, как ты ушел. Уже шестой год.

Юрис покачал головой.

— Ну и дела… Даже не верится. И ребенок у вас?

— Да… пятый год ему.

— Ты вышла за моего отца… Как ты решилась?

— На что же мне еще было надеяться? Опостылело мне в батрачках жить, а тут усадьба, хоть и разоренная, запущенная, а все-таки я хозяйка.