Новеллы

— Я просила бы… таким тоном… таким тоном!.. За кого ты меня принимаешь? Ты что вообразил!.. Дикарь!

Она, собственно, даже не намеревалась говорить ему этих слов. Но стоило лишь начать, а дальше пошло само собой. С каждой фразой голос ее звучал все громче, все злее. Нижняя губа у нее задрожала. В груди заклокотал такой гнев, что просто лопнуть можно было. Ада Лиепинь круто повернулась и выбежала из комнаты, с шумом захлопнув за собой дверь.

Крустынь Брач опустился на стул. Все вышло так, что хуже не придумаешь. Проклятая девчонка, и надо же было ей взвизгнуть! Он разыскал резинку и начал стирать чернила, хотя великолепно знал, что это недопустимо и ничего из этого не получится. Не успел он еще стереть у этой проклятой птицы клюв, как явились три директора смотреть его работу. Вот она, его работа! Вот тебе, Крустынь Брач, должность бухгалтера!.. Они пожали плечами и вышли из комнаты.

Крустынь Брач с трудом сдерживал слезы. Эта сумасбродная девица испортила ему жизнь. Он был переполнен злобой, как высохший гриб-дождевик — пылью. А она не появлялась, и ему не на кого было излить свой гнев.

Просидев так с час, он не выдержал, вскочил, распахнул дверь и высунул голову:

— Глупая гусыня!

И снова упал на стул перед своей испорченной работой.

Как и всякому чиновнику, у которого мимо носа проскользнула желанная цель, Крустыню Брачу казалось, что вся его жизнь разбита. Где там думать о женитьбе, когда жалованья не хватит на то, чтобы снять квартиру побольше и воспитывать будущих детей. Да и какая из этой ветрогонки Ады Лиепинь жена! Обмануть она хотела его, обвести вокруг пальца. Заманила в свои сети…

Он снова высунул голову в дверь:

— Пошла ты к черту!

Неизвестно откуда взялась у него эта грубость и эти непристойные слова. Это он, который не мог задеть проходящую мимо базарную торговку, не извинившись, это он ругался теперь, как последний оборванец. Но когда он опомнился, было уже поздно. Дверь распахнулась. Появилась Ада Лиепинь в наспех накинутом на плечи жакете и в шляпке. Она сорвала с пальца кольцо и с силой бросила его, как бросают кирпич или ядро фунтов в пять весом. Кольцо ударилось в грудь Крустыню Брачу, отскочило и, звеня, покатилось в угол.

— На, бери, мне оно больше не нужно!..

Это было подаренное Крустынем Брачем обручальное кольцо. Само кольцо было цело, но камешек выпал, и Крустынь Брач тщетно разыскивал его по всем углам. Когда он поднялся, Ады Лиепинь уже в комнате не было. Ада Лиепинь ушла.

Ада Лиепинь шла домой. По правде говоря, она даже не шла, а бежала. Зажав портфель под мышкой, неслась она вперед, словно разъяренная фурия. Шляпка съехала на затылок, непослушная прядь волос выбилась на лоб. К тому же в глазах у нее стояли слезы и нижняя губа дрожала. И эти дрожащие губы время от времени шептали:

— Бери! Подавись им! Мне его не надо!

Она бы выцарапала глаза каждому, кто осмелился бы заикнуться, что она сожалеет о случившемся. Да разве она нуждается в каком-то Крустыне Браче? Разве недостаточно у нее знакомых? Еще получше его! С чего это лейтенант каждый день ходит мимо ее окна? Каждый божий день! А почему он здоровается? И разве на последнем балу дамского корпуса директор Мартиньшмидт не танцевал с ней фокстрот? Лейтенант, правда, красивее, но зато директор богаче… Разве не может она выбрать себе мужа по вкусу?

Ада Лиепинь врезалась в толпу, собравшуюся перед расклеенными на стене кинематографа рекламными плакатами. Работая локтями, она проложила себе дорогу к подъезду. Еще больше обозленная грубыми замечаниями любителей кинематографа, рванула и с шумом захлопнула за собой дверь. Влетела в вестибюль и в три шага очутилась у другой стеклянной двери, которая открывалась в обе стороны. Ада Лиепинь толкнула ее так, что она с грохотом ударилась об стенку.

В этот момент из первой квартиры на первом этаже вышла госпожа Либесман, супруга владельца этого дома. Она была на последнем месяце беременности и каждый день выходила гулять. Нагнувшись, она старалась поправить что-то на подоле своего платья. Это было нелегким делом. Внезапно дверь вестибюля распахнулась, и кто-то вихрем налетел на госпожу Либесман, перепугав ее до полусмерти.

— Ох! Боже мой!

Она откинулась назад ровно настолько, насколько до этого нагнулась вперед. Зонтик выпал у нее из рук, выпала и чешуйчатая серебряная сумочка-помпадур. Золотые часики на цепочке выскользнули из-за пояса и повисли на животе. Сквозь желтые пятна на лице проступила смертельная бледность. Госпоже Либесман показалось, что в дом ворвались грабители, что Рига горит… Сотни догадок, одна другой страшнее, молниеносно пронеслись в ее голове.

Это было ужасно, но дальше случилось нечто еще более ужасное.

Что-то мягкое ударило в ухо госпожу Либесман, а в другое крикнул что-то сердитый голос.

Это ей-то! Жене оптового торговца и владельца этого дома! Кто же это? Уж не та ли авантюристка… конторщица — квартирантка с пятого этажа!

Задыхаясь, теряя сознание, госпожа Либесман прислонилась к двустворчатой двери своей квартиры. Пальцы никак не могли нащупать кнопку звонка.

Госпожа Либесман забарабанила в дверь кулаками.

— Анна!.. Анна-а!

2

Анна рванула дверь и подхватила сильными руками госпожу Либесман. Прибежала она прямо из кухни, с засученными рукавами, руки по самые локти в муке.

— Барыня! Что случилось? Барыня!

С трудом поддерживая слабеющую хозяйку, она повела ее по коридору. Анна отлично знала свою барыню и не придавала особого значения ее нежданному вторжению. Мысли ее занимали щуки, жарившиеся в кухне на сковороде, и она сердилась на то, что барыня, словно клещ, вцепилась в нее так, что и не оторвать.

Анна втащила госпожу Либесман прямо в столовую и усадила на стул.

— Ну вот, посидите здесь. Все обойдется, все обойдется!

И убежала в кухню. Так и есть: щуки начали подгорать. Анна стала сердито поддевать их ножом и повертывать на другую сторону. Так и есть… Сизый чад и запах пригорелого масла ударял в нос. Что-то теперь барин скажет? Ведь ему и так никогда не угодишь…

Барыня в столовой громко стонала. Возвратясь, Анна застала ее совсем обессиленной: лицо побагровело и покрылось потом, глаза расширились от ужаса.

— Что с вами? Господи, что с вами?

Но барыня только стонала и бессмысленно водила вокруг руками. Вот она заплакала, и крупные слезы потекли у нее по носу и губам. Потом вздрогнула, словно ужаленная, и закричала.

Анна перепугалась не на шутку. Дело-то, видать, серьезное. Судороги, истерика и тому подобное… Она расстегнула барыне платье, стала успокаивать как умела, расспрашивать. Совала ей под нос флакончики с одеколоном и нашатырным спиртом, но все напрасно. Барыня только давилась, вздрагивала и плакала крупными слезами. Но вот она стала сползать со стула. Анна кое-как дотащила ее до спальни и уложила в постель. Тогда барыня стала метаться и время от времени вскрикивала истошным голосом.