Новейшая оптография и другие занятные истории. Сборник рассказов

Пожалуй, именно этим словом он и заставил Сударого открыть. Молчунов был в изрядном подпитии и потрясал початой бутылкой.

– Вы и впрямь кудесник, я и надеяться не мог на такой эффект! – воскликнул он, шагнул через порог и панибратски хлопнул Сударого по плечу. – Что за портрет! Э, да вы и впрямь с вооружи…

Договорить он не успел: за его спиной мелькнула тень, сильный толчок опрокинул его на Сударого, и они оба упали. В дверном проёме возникли две фигуры в чёрных масках. Оптограф сбросил с себя работника губернаторской канцелярии, однако драгоценные мгновения были потеряны, и встать на ноги ему уже не дали, короткий и сильный удар по голове опрокинул его в беспамятство.

Сударый пришел в себя, ещё пока его волокли, но сил к сопротивлению у него не было. Его втащили в студию и прикрутили кусками извлечённой из карманов верёвки к стулу с высокой спинкой. Один из нападавших вдруг обернулся к другому и рявкнул голосом Захапа Нахаповича:

– Я уже говорил: не подходи ко мне со спины!

– Да ты что, брат, и правда веришь этой лживой карикатуре? – воскликнул второй налётчик голосом (кто бы сомневался) Прокрута Нахаповича.

– Как ты мог подумать, брат? Но за спиной не стой. Лучше принеси сюда Незагроша. Итак, господин кудесник, теперь поговорим спокойно, – обратился к Сударому Захап, снимая маску. Даже при слабом освещении единственного горевшего в студии кристалла было видно, что на щеках у него темнеют следы пощёчин. – Может, попробуете объяснить, что за мерзость я получил за свои деньги?

– Портрет, выполненный по новейшей методе, – произнес сквозь стиснутые зубы Сударый. – В точности то, что просили.

– А я думаю, что ты, мерзавец, взял мои деньги, а потом принял заказ от вот этого негодяя! – воскликнул Захап, указывая на влекомого Прокрутом Молчунова.

– Верно! – подхватил Прокрут, бросая слабо шевелившегося зятя на пол. – Я видел, как ты в его повозку садился!

– А сами вы что у алхимической лавки делали? – осведомился Сударый.

– И правда, что ты там делал? – повернулся к брату Захап. – Тоже хотел особый заказ разместить? Я тебе ещё всё припомню, – туманно пообещал он, разумея, видимо, что-то из увиденного на портрете. – Но сначала ты, кудесник, ты мне ответишь за эту мерзкую картину…

Сударый напрягся. Толком испугаться он не успел, слишком быстро всё произошло, да и не укладывалось в голове, чтобы два человека из высшего общества, в руках которых и власть, и деньги, и влияние, решились на грязную физическую расправу. Но в тот миг, когда оба Рукомоева вынули из карманов складные ножи, он ясно осознал серьёзность их намерений. Потому они и пришли лично, без слуг, да ещё в этих дурацких карнавальных масках с блесточками, чтобы сделать всё без свидетелей.

Сверкнула сталь в тусклом свете кристалла – и вдруг выпала из руки старшего Рукомоева. Стремительная серая молния пролетела между связанным оптографом и высокопоставленными преступниками. Два удара – и оба растянулись на полу. Молния замерла над поверженными врагами, и только теперь Сударый сумел её рассмотреть.

– Персефоний! Слава Богу, ты как нельзя более вовремя. Спасибо тебе!

– Ну что вы, Непеняй Зазеркальевич, – отозвался упырь, разрывая путы на руках оптографа. – Кто на моём месте поступил бы иначе? Э, да вас крепко приложили! Вы не вставайте, посидите, я с ними сам разберусь.

– Вы об этом ещё пожалеете, – посулил Захап, который, кряхтя, поднимался с пола. – Нападение упыря на секретаря градоправителя – такое вам с рук не сойдёт!

– Защита собственности от неизвестных грабителей, – поправил упырь, заталкивая упавшую маску Захапу в нагрудный карман. – В отделе по борьбе с бандитизмом хорошие маги, они легко установят, кто нападал, а кто защищался. Суд, я слышал, у вас на содержании – но вы на это не надейтесь, если попробуете возбудить процесс, мы непременно предъявим общественности причину, гхм… конфликта. Весь Спросонск увидит роскошный портрет вашего милого семейства.

– Портрет уничтожен, можешь не беспокоиться, нежить поганая! – заверил Прокрут.

– Зато цела пластина, с которой он сделан, – парировал Персефоний. – Цела и спрятана в надёжном месте. И я склоняюсь к мысли, что общественность сможет насладиться копиями с неё и без всякого судебного разбирательства – просто в случае, если у господина оптографа вдруг возникнут какие-то трудности в жизни или в работе.

– Послушайте, вы, жалкие ничтожества, да я вас всех… – вскричал было Захап, но упырь его перебил:

– Послушайте, вы, хозяин жизни! Может, для кого-то вы и денежный мешок, но для меня – мешок с питательной смесью, а вот для господина оптографа – мешок с тем, что лишь когда-то было чем-то питательным. Можете сколько угодно звенеть золотом в узком кругу таких же, как вы, самодовольных прожирателей жизни, которые считают государственную власть своим личным качеством, – но его рапира, мой клык и смех, жестокий всенародный хохот всегда вас остановят! А теперь вон отсюда, господа! Вон!

Конец ознакомительного фрагмента.