Новгородская земля, Санкт-Петербург и Швеция в XVII–XVIII вв.: Сборник статей к 100-летию со дня рождения Игоря Павловича Шаскольского

Известно, что как историк П. Н. Крекшин в научных кругах не пользуется доверием из-за его склонности присочинять к весьма достоверным фактам, взятым им из весьма надежных источников, нечто от себя. Склонность Крекшина-историка к художественному сочинительству видна из сопоставления текстов рукописи «Журнала» и «Дневника», а также приведенных выше отрывков из сочинения Крекшина, взятых И. И. Голиковым. Добавления в «Дневнике» выделены курсивом, а выброшенные Крекшиным в ходе создания «Дневника» отрывки «Журнала» отмечены квадратными скобками.

Таблица 2

²⁷ РНБ ОР. Собрание М.П. Погодина. Д. 1732. Л. 41 об; Юнаков Н. Л. Северная война… С. 276.

Из табл. 2 видно, как «совершенствовались» под пером П. Н. Крекшина «речи» Петра. Они выразительно свидетельствуют о манере Крекшина «улучшать» и «развивать» мысли, которые он приписывает Петру при создании текста «Дневника».

Следует признать, что, конечно, даже беглый взгляд на труды П. Н. Крекшина подтверждает обоснованность критического подхода к ним. Так, в «Дневнике пребывания царя в Воронеже» он приводит сведения, которых не было и быть не могло: он пишет, что Петр предписал подготовить к походу против Турции 61 корабль, 200 галер, 57 полков, а также 20 тысяч казаков 96 . Ни такого числа судов, ни такого числа полков в Приазовье, и вообще в России того времени не было. Вместе с тем невозможно игнорировать то обстоятельство, что в основе «Дневников» Крекшина лежат источники невыдуманные и порой даже проверяемые, которые автор препарирует в традициях исторической повести XVII в. 97 и излагает в жанре популярного тогда «юрнала» – официального дневника, хотя в ряде мест видно, что «Дневник пребывания царя» составлялся, возможно, после 1721 г. (в некоторых местах Петр назван «императором») и в него внесены данные, которые не могли быть получены при составлении реального дневника в 1709 г. «Дневник военных действий» (в литературе вопроса он называется по-разному: «Архивный материал, хранящийся в архиве Императорской Академии наук», «Меншиковский архив», но чаще «Дневник военных действий Полтавской битвы» 98 ), широко использовали (вслед за И. И. Голиковым) Н. Г. Устрялов и Н. Л. Юнаков. Последний полагал, что «Дневник военных действий…» является частью более обширного произведения Крекшина под названием «Краткое описание блаженных дел <…> Петра Великого». В том, что автором «Дневника военных действий» был Крекшин, убежден и крупнейший специалист по военной истории петровского периода П. А. Кротов (он вводит свое написание фамилии историка – « Крёкшин») 99 . Зато другой историк Полтавской битвы, В. А. Молтусов, наоборот, убежден, что Крекшин автором «Дневника…» не является, но, тем не менее, «Дневник военных действий…» может служить ценным историческим источником. И далее Молтусов, где с кавычками, а где и от себя почти дословно (и с явной симпатией) воспроизводит слова Н. Л. Юнакова о том, что «Дневник военных действий…» важен «для восстановления подлинной картины Полтавского боя, <…> имеет громадное значение. Не доверять ему нет оснований», хотя требует исправления хронологических ошибок и утверждает, что «ряд положений “Дневника” <…> спорен. Поэтому, приступая к работе над ним, желательно иметь соответствующую подготовку» 100 .

96

Дневник пребывания царя в Воронеже // Труды императорского русского военно-исторического общества. СПб., 1909. Т. IV. С. 247.

97

Плюханова М. Б. «История юности» Петра у П. Н. Крекшина // Ученые записки Тартуского университета. 1981. Вып. 513. С. 17–39; Колосова Е. В. К проблеме традиций древнерусской исторической повести в литературе XVIII века // Древнерусская литература и ее связи с Новым временем: Сб. ст. М., 1967. С. 288–316.

98

Павловский И. Ф. Битва под Полтавой. Приложение. С. XIV; Баиов А. К., Юнаков Н. Л. Предисловие к «Дневнику» // Труды императорского русского военно-исторического общества. СПб., 1909. Т. IV. С. 261.

99

Кротов П. А. Битва при Полтаве: К 300-летней годовщине. СПб., 2009. С. 315 и др.

100

Молтусов В. А. Полтавская битва: Уроки военной истории. М., 2009. С. 16–17.

П. А. Кротов в книге «Битва при Полтаве: К 300-летней годовщине» считает, что многое, изложенное П. Н. Крекшиным, имеет мифологическую основу, выдумано, нафантазировано им в стилистике художественного произведения той эпохи и что в форме дневника автор пытался таким образом возвеличить личность Петра Великого. Умело сочетая достоверные сведения из материалов знакомой ему канцелярии А. Д. Меншикова, Крекшин, по мнению Кротова, придумал (или воспроизвел из распространенных в обществе слухов) ряд новелл, которые стали причиной устойчивых мифов, кочующих из одной работы в другую и усвоенных в литературе по истории Полтавского сражения 101 .

101

Кротов П. А. Битва при Полтаве: К 300-летней годовщине. С. 136–159.

Действительно, из одной книги в другую переходит «история с переодеваниями полков», изложенная П. Н. Крекшиным. Согласно его «Дневнику», в ночь с 25 на 26 июня к шведам перебежал иностранец, семеновский унтер-офицер. Он сказал королю Карлу XII, что на русскую армию надо напасть непременно в ночь на 27 июня, так как на следующий день придет к Полтаве калмыцкая орда Аюки-хана в 40 тысяч всадников, «а когда прийдут калмыки, то (они. – Е. А.) до генеральной баталии не допустят и всю армию его королевскую могут по рукам разобрать, и как король услышал о войске калмыцком, весь переменился и пришел в великую робость и ходил до полутора часа безгласен в размышлении, от того наипаче в ноге болезнь умножилась» 102 . После этого король якобы потребовал от К. Г. Реншёльда ускорить подготовку генерального сражения 103 . Невозможно представить себе робость шведского короля при упоминании дикой калмыцкой орды – иррегулярной конницы. Естественно, ни о какой орде численностью 40 тыс. всадников речь не шла, обычно это было примерно три-пять тысяч. А уж совсем кажется невозможным, чтобы король, накануне описываемых событий серьезно раненный в ногу, не раз терявший сознание от боли, полтора часа «ходил безгласен» в страхе перед калмыками. Кроме того, пишет автор «Дневника военных действий», предатель сообщил, что в русских войсках имеется полк новобранцев, одетых в мундиры простого серого сукна и что именно по этому полку нужно нанести главный удар. Выслушав это, король якобы приказал Реншёльду быть в строю «с начала ночи против 27 числа» и пригласил офицеров отобедать после победы в шатрах Петра. Реншёльд возразил, что битва назначена на 29 июня, и это якобы утверждено его личным договором с Б. П. Шереметевым, а король в ответ «затряс головою и дал знать, чтобы о том не говорил». Тут нужно опять согласиться с П. А. Кротовым – фольклорная основа этого рассказа несомненна. Источники нам позволяют утверждать, что шведского короля можно обвинить в чем угодно, но только не в трусости перед кем бы то ни было: калмыками, русскими, турками и пр. К тому же, отважный король по своей извечной недоверчивости вряд ли бы поверил перебежчику, который мог быть и провокатором, направив усилия лучших шведских полков на заведомо сильные части русской армии, переодетые в серые мундиры (что будто и произошло). Согласно «Дневнику военных действий», Петр «по полуночи в 5 часов» прибыл в штаб Шереметева, узнал о дезертире и тут «по остроте ума своего изволил дознать, что оной изменник короля будет предлагать о разорвании через новонабранный полк», поэтому приказал переодеть полки, поставив в направлении предполагаемого прорыва более сильный батальон, а когда во время сражения шведы все-таки его прорвали, мужественно повел в атаку стоявший сзади второй батальон и отбросил противника. Тут-то и излагаются упомянутые выше возвышенные речи Петра, обращенные к разным дивизиям и более напоминающие политинформацию 104 . Кротов, придя к негативному выводу относительно достоверности сочинения Крекшина, стремится найти в доступной Крекшину литературе и фольклоре упоминания тех событий и эпизодов, которые он утрировал, отразив в своем произведении нормы тогдашней пропаганды и житийной литературы, и в ряде случаев Кротов «ловит за руку» сочинителя 105 .

102

Павловский И. Ф. Битва под Полтавой. Приложение. С. XVI–XVII.

103

Там же. С. XV.

104

Павловский И. Ф. Битва под Полтавой. С. XVII; Юнаков Н. Л. Северная война… С. 274–276.

105

Кротов П. А. Битва при Полтаве: К 300-летней годовщине. С. 320–337.

Но всё же окончательной уверенности в сплошной фальсификации П. Н. Крекшиным использованных им сведений у П. А. Кротова не было, и в книге «Битва под Полтавой: Начало Великой России» он явно отходит от резко критического настроя первой книги («Битва при Полтаве: К 300-летней годовщине») применительно к переданной Крекшиным «речиприказу» Петра. Постоянно подчеркивая литературность, элементы вымысла, содержавшиеся в изложенных Крекшиным речах Петра перед Полтавской битвой, Кротов (хотя и с оговорками), не отбрасывает их как чистый вымысел, а даже пересказывает и тем самым вольно или невольно создает у читателя определенное позитивное мнение о существовании этих речей Петра в реальности. Это связано с расширением исследователем корпуса источников, а более всего – с уверенностью автора, что даже при известной литературности сочинений XVIII в. историки того времени отражали, пусть и в искаженном виде, историческую действительность, идет ли речь о версии Феофана или о версии Крекшина.

При этом П. А. Кротов вначале ставит резонный вопрос, была ли вообще речь, изложенная Прокоповичем, реальностью исторического прошлого, или это вымысел, и всё же полагает, что Петр, вообще склонный к произнесению поучительных (наставительных) речей при разных обстоятельствах (заметим от себя – преимущественно застольных), все-таки произнес перед Полтавским сражением речь, учитывая особую, исключительную важность момента накануне решавшей судьбу России битвы, когда слова воодушевления были особенно нужны войскам. Но более всего в реальности речи Петра на Полтавском поле исследователя убеждает использованный им несомненно достоверный документ, а именно книга «Синакар» архиепископа Черниговского и Новгород-Северского Иоанна Максимовича, изданная в Чернигове в 1710 г. В ней сказано, что Петр «кавалерию и инфантерию свою и вся воя обходя, полки наставляя, исправляя и укрепляя, преждние им победы преславные воспоминая, мужество и храбрость похвалами венчая, Отечество, благочестие, церкви святыи представляя, глаголя: “Дерзайте, не бойтеся; аз на раны готов за Отечество и Церковь святую; аз на раны готов за благочестие и веру православную; аз на раны за честь и славу Божию готов; аз душу свою положити за овца моя и тысящию готов умерети”» 106 .

106

Цит. по: Кротов П. А. Битва под Полтавой: Начало Великой России. СПб., 2014. С. 352–353.

Оставив в стороне обсуждение подлинности «приказовречей» в интерпретации Феофана и П. Н. Крекшина, П. А. Кротов выказывает особое доверие своему новому источнику и делает вывод: «Итак, выступление, речи царя перед воинами накануне и в день великой битвы действительно имели место. Речи Петра I в передаче архиепископа Иоанна (Максимовича) очень правдоподобны по своему именно речевому, отрывистому построению. В них нет ничего лишнего. Это речи, которые могли выкрикиваться, возглашаться царем в минуты, когда войска построились и замерли на считанные минуты пред началом решающей схватки со страшным в своем свирепом натиске неприятелем» 107 .

107

Там же. С. 353.

В сущности, там говорится только о готовности Петра к личному самопожертвованию; и это повторяется трижды, можно сказать, даже не столько «отрывисто», сколько истерично. Вместе с тем П. А. Кротов не касается того вероятного обстоятельства, что Феофан при сочинении своей «Истории» мог воспользоваться к тому времени опубликованным сочинением Максимовича и в характерной для Феофана манере развить положения речи-приказа.

Не менее убедительным для подтверждения существования «речи-приказа» кажется П. А. Кротову и «Журнал государя Петра I» барона Г. фон Гюйссена (Гизена). Там сказано: «<…> Его величество, едучи мимо солдат своих, изволил их ободрять, говоря тако: “Сделайте, братия, так, как я буду делать, и все с помощию Всевышняго будет добро. За победою после трудов возпоследует покой (сноска: Такой был тогда лозунг) ”. Все солдаты оказали к Его Величеству, котораго они называли Отцом, особую склонность и любовь, исполненную почтения, и с сердечным веселием шли неробко противу всех опасностей в надежде непременныя победы» 108 .

108

Журнал государя Петра I c 1709 по 1710, сочиненный бароном Гизе-ном // Собрание разных записок и сочинений, служащих к доставлению полного сведения о жизни и деяниях государя императора Петра Великого. СПб., 1788. Ч. 8. С. 92–93.

Следует согласиться с П. А. Кротовым – ссылка на Г. Гизена кажется наиболее убедительным свидетельством произнесения Петром речи. Более того, отказывая в достоверности или правдоподобии всем предыдущим вариантам «приказа-речи» (как в редакциях Феофана–Голикова–Бутурлина, так и в редакции Крекшина), полагаю, что изложенное Гизеном обращение Петра к воинам представляется наиболее достоверным среди всех приписываемых Петру «речей» перед боем. И дело не в том, что «Журнал» Гизена был закончен при Петре человеком, имевшим доступ к царю и важнейшим его бумагам. Нельзя не обратить внимания на то, что, несмотря на несомненную достоверность «Журнала» Гизена, с которым работал сам Петр, все авторы XVIII – н ачала XIX в. почему-то прошли мимо варианта речи Петра по Гизену и даже не упомянули о ней. Между тем «Журнал…» – источник весьма тогда известный, опубликованный в 1788 г. Думаю, суть этого феномена заключена в стилистике изложения Гизеном слов Петра. Она резко диссонирует с выспренним, возвышенным стилем Феофана, П. Н. Крекшина, И. И. Голикова, которые думали и говорили языком культуры классицизма, полагая, что иначе – п росто и по-будничному – в такие ответственные моменты говорить царю не пристало. Поэтому они игнорировали Гизена. А как раз именно в варианте речи по Гизену я и вижу подлинность (точнее, правдоподобие) сказанного Петром перед битвой. В записи Гизена обращение Петра примечательно своей простотой, обыденностью, но одновременно реальностью и доходчивостью. Слова Петра, переданные Гизеном, более характерны для царя-реалиста, чем слова «высокого штиля» в изложении Феофана и его продолжателей, и уж тем более для Петра нехарактерна та болтливость, которую приписывает ему в своих сочинениях Крекшин (о болтливости сказано не случайно: согласно Крекшину, Петр непрерывно и пространно разглагольствует).

Слова Петра по Г. Гизену довольно точно отражают образ мышления и действий царя в самых разных ситуациях. Во-первых, ссылка на личный пример типична для Петра, ибо во всем и всегда он публично демонстрировал подданным, как нужно жить, работать и, уж конечно, как воевать. Педагогика с помощью личного примера – это стиль царя-реформатора. И второе – это глубокое понимание царем-воином солдат и вообще национального характера, привычек подданных. Перед таким судьбоносным сражением солдатам, истомившимся в ожидании кровавого пира, нужны были простые слова ободрения с простым, доступным им смыслом: «Ребята! Главное – не бойтесь, я с вами, делайте как я, а уж после дела погуляем!», что и произошло к вечеру памятного для России дня 27 июня 1709 г., после великой победы над шведами. Обращаясь к началу статьи, отмечу, что цитаты из речи Петра, взятые из недостоверных источников, «зацепились» в историографии и настойчиво воспроизводятся в учебниках и исследованиях 250 лет. Это происходит по тем же причинам, по которым авторы XVIIIXIX вв. игнорировали Г. Гизена: было принято считать, что в ответственные моменты истории должны произноситься исключительные, возвышенные, запоминающиеся потомкам призывы.