Новиков

Вторая книжка «Пустомели» вышла ровно через месяц, 15 июля. В ней Новиков напечатал стихи Фонвизина и переводное «Завещание Юнджена, китайского хана». Обращаясь к своему сыну, государь преподает ему уроки правления. Тот порядок, который он ввел в стране, так не походил на состояние России, что читатель невольно сравнивал Юнджена с Екатериною II, отчего она весьма проигрывала.

Стихи Фонвизина «Послание к слугам моим, Шумилову, Ваньке и Петрушке» распространялись в рукописи: Новиков решил их напечатать. Автор спрашивает своих слуг: на что сей создан свет? Ванька, бывавший в Москве и Петербурге, так изложил свои впечатления от современного общества:

Попы стараются обманывать народ,Слуги дворецкого, дворецкие господ,Друг друга господа, а знатные бояря…Нередко обмануть хотят и государя…Что дурен здешний свет, то всякий понимает,Да для чего он есть, того никто не знает.

Не может ответить на этот вопрос и автор стихотворения. Признание несовершенности мира, по церковным представлениям созданного богом, сомнение в целесообразности божественной воли навлекли на Фонвизина упреки в атеизме. «Пустомеля», напечатавший стихи, стал как бы единомышленником Фонвизина и разделил с ним укоры, исходившие от религиозных блюстителей нравственности.

Двух таких произведений в одной книжке журнала вполне хватило для того, чтобы третий номер в свет уже не вышел. Типография Академии наук отказала маклеру Андрею Фоку в печатании «Пустомели».

Новиков опять остался без своего журнала.

Обдумывая планы новых изданий, он поступил на службу в Иностранную коллегию переводчиком. Об этом говорят расписки Новикова, хранившиеся в Академической канцелярии, на которых вместе с фамилией он указывал должность.

В ноябре 1770 года Новиков обратился в Академию наук с просьбой напечатать перевод произведения Вольтера «Поэма о нынешних делах». Эта книга вышла в следующем, 1771 году, и, хоть имя переводчика на ней не выставлено, весьма вероятно, что с французского перевел ее сам Новиков. В 1772 году была издана книга «Французская нынешнего времени философия» — Новиков перепечатал ее затем в 1787 году, — и есть основания полагать, что он был и переводчиком этой книги.

Не стоит оспаривать такие догадки, ссылаясь на уверения самого Новикова, что он не знал иностранных языков. Напомним, что Новиков учился во французском классе гимназии, награждался за успехи в занятиях и, конечно, много читал. Слова же его о незнании языков, думается, нельзя принимать всерьез. Это был способ подчеркнуть оригинальность собственного творчества. Такая мысль прямо высказана в одном из писем, напечатанных в «Живописце» (часть II, лист 22). Там рассказано, что некто в обществе хвалил издателя «Живописца», который, «не зная ни по-французски, ни по-немецки, следовательно, по одному природному разуму и остроте, не заимствуя от чужестранных писателей, пишет такие листочки, которые многим вкус знающим людям нравятся».

Подражательность представлялась Новикову тяжелым обвинением для национального автора.

А он ощущал себя именно русским писателем.

Глава V МАСТЕРСТВО ЖИВОПИСЦА

О мастер в живопистве перьвой,Ты перьвой в нашей сторонеДостоин быть рожден Минервой,Изобрази Россию мне.М. Ломоносов

1

Вступая на литературный путь, Новиков опасался, что воспитание его и душевные дарования положат тому непреоборимые преграды. Он думал ограничить свою роль изданием чужих сочинений и предполагал очень мало писать в журнале сам. Так по крайней мере заявил он в предисловии к «Трутню».

Счастье для нашей литературы, что Новиков не выдержал этой роли издателя. Во-первых, пишущие люди, чьи сочинения собирался печатать Новиков, не часто брались за перо, а читателям каждую неделю необходимо дать свежий номер «Трутня», и хочешь не хочешь, нужно его комплектовать статьями. А во-вторых, Новиков захотел писать, ибо скоро понял, что никто другой не мог яснее и короче изложить волновавшие его мысли. Журнал же строился по единому плану, и в него не было доступа чужим голосам. Так Новиков сделался автором и в третьем своем журнале «Живописец» сразу объявил это читателю.

«Живописец» стал новым оружием Новикова в его борьбе с императрицей.

Исчерпав возможности, которые мог предоставить ей еженедельный журнал, и ничего особенного не добившись, Екатерина II, однако, не думала прекращать попытки командовать общественным мнением в России.

Но если не вышла затея с Комиссией, если не удалось подчинить своему влиянию непокорных журналистов, — что следовало предпринять еще? Остался театр — верное средство воздействовать на умы, школа морали и воспитания. К семидесятым годам XVIII века театр занимал уже видное место в жизненном обиходе русского общества, обладал сложившимся репертуаром и отличными артистами. Слово, звучащее со сцены, могло наставлять зрителей, покорять их сердца.

Екатерина, человек, глубоко чуждый художественному восприятию мира, общественное значение искусства понимала очень хорошо и среди других средств административного влияния на подданных никогда не забывала о нем.

Писателей, готовых выполнять ее литературные предначертания, у государыни почти не было, а толковых тем менее. Со свойственной ей энергией Екатерина сама устремляется в драматургию. Секретари правят слог, сближая его с русским языком, вставляют, где надобно, стихи. В 1771 году писались и в 1772-м пошли одна за другой на сцену придворного театра пять комедий императрицы: «О время!», «Именины госпожи Ворчалкиной», «Передняя знатного боярина», «Госпожа Вестникова с семьей» и «Невеста невидимка». Художественный уровень пьес был весьма низок, но мысли и требования автора проступали в них вполне отчетливо.

Екатерина II со сцены отвечала своим оппонентам в Комиссии Нового уложения, «Трутню» Новикова — всем, кто видел недостатки управления Россией и имел самостоятельное мнение о политике самодержавия. Продолжая, как это делала «Всякая всячина», высмеивать сплетни, глупость людскую, фанфаронство, невежество, Екатерина II вместе с тем включила в текст комедий много современных намеков, особенно ожесточенно нападая на дворянских либералов. Пьесы должны были убеждать зрителей, что разумное правительство печется о благо России, а несмысленые прожектеры и критиканы ему в этом препятствуют.

Вскоре события крестьянской войны заставили правительство, откинув литературные формы, железной рукой насаждать порядок в российских губерниях. К этому времени и дворянство, до смерти напуганное выступлением народа, забыло о либеральных разговорах и поторопилось поддержать свою государыню.

«Живописец» начат был Новиковым в апреле 1772 года по известному плану, и пять первых листов являются составными частями общего литературного замысла издателя. В дальнейшем участие в журнале других авторов, полемика, необходимость печатать нейтральный материал и статьи защитного свойства, способные смягчать цензурные условия, нарушили четкость композиции журнала, но верность своим общественно-эстетическим идеалам Новиков сохранил до конца издания.

В самом деле, первый лист «Живописца» занят «приписанием», то есть посвящением журнала «неизвестному сочинителю комедии «О время!», сиречь Екатерине II, и представляет собой заключенную в легальнейшие строки заявку на сатирическое обличение действительности, путь к которому якобы открыла сама императрица своей комедией.

Второй, третий и четвертый листы отведены статье «Автор к самому себе». Новиков производит смотр основным течениям русской литературы, рассыпает критические замечания по поводу современных писателей, обозначенных довольно ясными псевдонимами, за которыми стоят имена Василия Петрова, Лукина, Чулкова, может быть, Ржевского и других. Здесь же мы встречаем резкий выпад против пасторальной поэзии, рисовавшей несуществующие прелести пастушеской жизни. Новиков пишет, что читатель фальшивых произведений такого рода ответствует их авторам старинною пословицей: «Чужую душу в рай, а сам ни ногой», и замечает: «Бедный автор, ты других и себя обманываешь».