Новобранец

Разумеется, когда-то, давным-давно, Моран об этом знал! Но теперь, после совершившегося изгнания, забыл. Отныне ему придется заново развешивать вокруг себя слова и истины. Он не с того открытия начал, когда приступил к восстановлению утраченного словесного слоя. Вовсе не отсутствие тишины стало самым главным в испытании, постигшем Морана. Тишина была лишь частью, элементом благополучия, а основа его коренилась совсем в другом.

«Нельзя плакать!» — запоздало вскрикнул Моран. Он еще успел заметить, как эта коротенькая, отчаянная фраза сверкнула радужно, на миг зависла перед ним — и бесследно растаяла в общей серости.

Все в мире неудержимо расползалось, таяло, утрачивало очертания. Никогда прежде Моран не жалел себя так яростно и вместе с тем не задыхался от такого острого отвращения к собственной персоне. Поистине, он достоин этой грязноватой тоскливой серости. Он — ее порождение и ее породитель. Не стоит жить, если жизнь — это скука и туман.

Поймав мгновение, когда серость чуть просветлела и железные пальцы горя, тискавшие его горло, слегка ослабили хватку, Моран судорожно перевел дух. И вдруг слеза сорвалась с его левого глаза.

Невидимая, она пронеслась по воздуху и упала Морану под ноги. Тотчас серый мир перед ним расступился, и Моран, теряя по пути собственные крики, полетел вниз — в никуда, в безвестность и пустоту.

Глава первая

Анна Ивановна Мандрусова с сомнением осмотрела обитую коленкором дверь, на которой вместо номера квартиры имелась аккуратная табличка с синей надписью «Экстремальный туризм». Табличка представляла собой уменьшенную копию тех, что можно видеть на вагонах дальнего следования, например: «Петербург — Вологда» или «Москва — Калуга».

На поиск двери с этой табличкой у Анны Ивановны ушла почти неделя — начиная с четверга, когда она впервые услышала от знакомых об агентстве «экстремального туризма», и заканчивая нынешней средой, когда она, прихватив сына и пачку купюр, отправилась в путь.

Дом был старый и некрасивый, с большим тупым утлом, выходящим на Екатерининский канал. По этому поводу Анна Ивановна заметила: «Старина — и никаких украшений; странно!» — и оглянулась на сына, угрюмого юношу восемнадцати лет от роду, который стоял за ее плечом и явно не спешил восхищаться эстетическими запросами своей матери.

— Подозрительный он какой-то, — добавила Анна Ивановна.

Она раскрыла сумочку и некоторое время копалась в ней, все время застревая пальцами в порванной шелковой подкладке. Наконец она извлекла мятую бумажку, на которой крупными буквами был написан адрес.

— Нужна квартира девяносто семь, — объявила Анна Ивановна.

— Это дом старухи процентщицы, — заговорил вдруг юноша.

Анна Ивановна обернулась:

— Что?

— В школе, на экскурсии рассказывали, — пояснил он.

— Я говорила тебе, что нужно лучше на уроках заниматься… — привычно произнесла Анна Ивановна. — Тогда бы и в институт взяли. Конечно, сейчас для всего нужны деньги, но ради тебя я готова во всем себе отказывать.

Юнец промолчал. Да, да. Он не сумел должным образом сдать вступительный экзамен в институт, несмотря на мамину готовность во всем себе отказывать. И теперь Анна Ивановна просыпалась по ночам с криком: ей снился осенний призыв. Ведь Денечка такой неприспособленный!

В отличие от мамы, Денис спал совершенно спокойно. Он просто не сомневался в том, что Анна Ивановна найдет выход из положения.

Нумерация квартир была в доме такая: на первом этаже — 101, 103 и 3, на втором — 267, 269 и 5. Затем какой-то вышедший покурить на площадку сосед, тощий, с перекрученными жилами на шее, весело присоветовал заблудившимся визитерам пройти сквозь квартиру пять и перебраться на вторую лестницу.

— Неудобно как-то — через чужую квартиру, — усомнилась Анна Ивановна.

Сосед не ответил, пуская дым в чумазое окно. В гигантском коридоре никто не обратил внимания на посторонних, настороженно бредущих мимо пыльных вешалок, детских ванночек, велосипедов, лыж, темных пятен — там, где когда-то стояли зеркала. По всем направлениям по коридору двигались люди с кастрюлями, прыгающие дети, чванливые кошки, маразматические бабушки с подозрительным подслеповатым взглядом.

— Я думал, таких квартир больше не существует, — ошеломленно проговорил Денис.

Он вдруг встретился взглядом с каким-то ребенком и содрогнулся всем телом: у ребенка были прозрачные, глядящие прямо в душу и глубже глаза и большая светло-русая борода. Невнятно буркнув что-то, странный ребенок побежал по коридору прочь, быстро-быстро переставляя коротенькие топочущие ножки и взмахивая сжатой в кулак ручкой.

Денис слепо шагнул за матерью и стукнулся лбом о круглый выступ, похожий на пластмассовый школьный пенал, — старую отопительную печь.

Не обратив ни малейшего внимания на бедствие, постигшее сына, Анна Ивановна озабоченно вертела головой в поисках выхода и даже несколько раз очень вежливо спрашивала об этом аборигенов. Ей махали рукой, показывая на разные выступы и повороты коридора.

Проморгавшись и избавившись от искр, порхавших перед глазами, Денис вновь принялся глазеть по сторонам и наблюдать за матерью. Квартира пять казалась бесконечной, как коридор в неведомое. И чем глубже они погружались в эту квартиру, тем более странными и жуткими выглядели ее обитатели.

Прошла девушка с волчьими клыками. Она застенчиво улыбнулась Денису, и ее зубы влажно блеснули. Очевидно, она постоянно помнила о своей внешности, потому что тихо хмыкнула и прикрыла рот ладошкой.

Толстая старуха с кастрюлей, прижатой к засаленному халату, вошла прямо в стену… Или Денису это только померещилось? Он всегда, с самого раннего детства, боялся коммуналок. Мама рассказывала о них как о самом страшном кошмаре, какой только может случиться с человеком.

«Ты не застал, а было время, когда подселяли», — трагически повествовала она.

Другие дети боялись Черного Монаха, пришельцев, Третьей мировой войны, всеобщего обледенения, мертвецов и пьяного деда, ошивающегося на детской площадке (очевидный зомби или, того хуже, делатель зомби). А Денис боялся коммунальных квартир.

Анна Ивановна, напротив, чувствовала себя здесь вполне непринужденно. Она запросто заговаривала с людьми и с любезной улыбкой выслушивала их указания, а потом шагала дальше. И все более и более уверенно!