Новое сердце

Руки Шэя проскользнули через окошко в душевой камере, на них надели наручники, и дверь открылась.

– Начальник говорил, что примет меня?

– Угу, – пробубнил Смайт, ведя Шэя в камеру. – Он приглашает тебя на крутое чаепитие!

– Мне просто надо поговорить с ним пять минут…

– Не у тебя одного проблемы, – огрызнулся Смайт. – Заполни запрос.

– Не могу, – ответил Шэй.

Я откашлялся:

– Офицер, можно мне тоже бланк запроса, пожалуйста?

Он запер камеру Шэя, вынул бланк из кармана и просунул его в окошко моей камеры.

Когда надзиратели выходили с галереи, послышалось тонкое невнятное чириканье.

– Шэй? – спросил я. – Почему ты не хочешь сделать запрос?

– Не могу найти правильные слова.

– Уверен, начальнику наплевать на грамматику.

– Нет, когда я пробую писать, то путаю буквы.

– Так скажи мне, и я напишу за тебя.

Наступила пауза.

– Ты сделаешь это для меня?

– Вы оба, завязывайте с мыльной оперой! – вмешался Крэш. – Меня от вас тошнит.

– Скажи начальнику, – начал диктовать Шэй, – что я хочу пожертвовать свое сердце, после того как он меня прикончит. Я хочу отдать его девочке, которой оно нужно больше, чем мне.

Я приложил бланк к стене и написал все это карандашом, поставив подпись Шэя. Привязав запрос к своей удочке, я забросил листок в узкую щель под дверью его камеры.

– Отдай это надзирателю, который будет делать обход завтра утром.

– Эй, Борн, – вмешался Крэш, – не представляю, что бы я с тобой сделал. С одной стороны, ты подонок, убивший ребенка. За то, что ты сотворил с этой девчушкой, я бы пожелал тебе стать грибковой паршой, покрывающей Джои. Но с другой стороны, ты завалил копа, и я благодарен тебе за то, что на свете стало одной свиньей меньше. И что я, по-твоему, должен испытывать? Ненавидеть тебя или уважать?

– Ни то ни другое, – сказал Шэй. – То и другое.

– Знаешь, что я думаю? Убийство ребенка перевешивает все добро, что ты мог совершить.

Крэш встал перед дверью своей камеры и принялся молотить по оргстеклу металлической кофейной кружкой:

– Вышвырните его! Вон! Вон!

Джои, привыкший довольствоваться положением пешки, первым подхватил эти выкрики. Вскоре к ним присоединились Тексас и Поджи, поскольку они всегда слушались Крэша.

– Вышвырните его!

– Вышвырните его!

Из громкоговорителя зазвучал голос Уитакера:

– У тебя проблемы, Витале?

– У меня проблем нет. Проблемы есть у этого гаденыша, убившего ребенка. Вот что я скажу, офицер. Выпустите меня на пять минут, и я освобожу прилежных налогоплательщиков Нью-Гэмпшира от необходимости избавиться от него…

– Крэш, – тихо произнес Шэй, – остынь.

Меня отвлек свистящий шум, что вдруг стал доноситься из моей крошечной раковины. Только когда вода хлынула из крана, я встал посмотреть. Происходящее было примечательно в двух отношениях: обычно вода текла тоненькой струйкой, даже в душе. К тому же жидкость, которая сейчас выплескивалась из металлической раковины, была густого красного оттенка.

– Мать твою! – заорал Крэш. – Меня затопило!

– Чувак, это похоже на кровь, – в ужасе произнес Поджи. – Я не стану этим умываться.

– В унитазе то же самое, – добавил Тексас.

Все мы знали, что трубы в наших камерах соединяются. Это означало, что буквально невозможно было отделаться от дерьма, приносимого от соседей. Однако ты мог фактически отправить по трубам свое послание вдоль всего коридора. Перед тем как попасть в канализацию, оно ненадолго появлялось в раковине соседней камеры. Я обернулся и заглянул в свой унитаз. Вода была темной, как рубин.

– Чтоб мне провалиться, – проронил Крэш. – Это не кровь. Это вино.

Он загоготал как помешанный:

– Угощайтесь, дамы. Выпивка за счет заведения.

Я выжидал. Я не пил там воду из-под крана. И без того меня не покидало чувство, что мои препараты от СПИДа могли быть частью какого-то государственного эксперимента, проводимого над обреченными узниками… Я не был готов пить из системы водоочистки, контролируемой той же администрацией. Но потом я услышал смех Джои и причмокивание, с каким Кэллоуэй пил из крана, и пьяные песни Тексаса и Поджи. Действительно, настрой всего яруса радикально изменился, и вскоре мы услышали по интеркому рокочущий голос Уитакера, явно смущенного картинками на мониторах.

– Что там у вас происходит? – спросил он. – Утечка в водопроводе?

– Можно и так сказать, – ответил Крэш. – Или можно сказать, нас одолела сильная жажда.

– Присоединяйтесь, офицер, – добавил Поджи. – Поставим еще выпивку.

Всем это вроде казалось смешным, но они уже успели приговорить примерно полгаллона этого непонятного пойла. Я опустил палец в темный поток, продолжавший бить из моей раковины. Это могла быть вода с примесью железа или марганца, но на самом деле эта липкая жидкость пахла сахаром. Я нагнул голову к крану и начал осторожно пить.

Мы с Адамом были тайными сомелье и ездили на виноградники Калифорнии. На мой день рождения в том последнем году Адам подарил мне бутылку «Каберне-Совиньон» две тысячи первого года производства «Доминус Эстейт». Мы собирались распить ее в канун Нового года. Несколько недель спустя, когда я вошел в комнату и увидел их, переплетенных, как тропические лианы, эта бутылка тоже была там – опрокинувшись, она упала с тумбочки и запятнала ковер спальни, как и пролитая перед тем кровь.

Если бы вы просидели в тюрьме с мое, то испробовали бы много всяких инновационных способов кайфануть. Я пил крепкое пойло, полученное перегонкой из фруктового сока, хлеба и леденцов. Я вдыхал дезодорант-спрей и курил высушенную банановую кожуру, завернутую в страничку из Библии. Но это было нечто новое. Настоящее вино, клянусь Богом!

Я расхохотался. Но потом зарыдал, оплакивая то, что потерял, – то, что теперь буквально утекало у меня сквозь пальцы. Вам может недоставать только того, о чем вы помните. Прошло много времени с момента, когда земные блага перестали быть частью моей повседневной жизни. Я налил вина в пластмассовую кружку и выпил его. Я делал это снова и снова, постепенно забывая, что все необыкновенное в жизни кончается. Учитывая мою историю, я мог бы читать лекции на эту тему.

Наконец надзиратели сообразили, что с водопроводом случилась какая-то заваруха. Двое из них, кипя от злости, поднялись на наш ярус и задержались перед моей дверью.

– Ты! – скомандовал Уитакер. – Наручники.

Вся эта кутерьма с заковыванием моих запястий в наручники через открытое окошко камеры затевалась ради того, чтобы Уитакер мог отпереть дверь и обследовать камеру, пока Смайт сторожит меня. Я смотрел через плечо, как Уитакер опускает мизинец в поток вина и подносит его к языку.

– Люций, что это такое? – удивился он.

– Сначала я подумал, каберне, офицер, – ответил я. – Но теперь склоняюсь к дешевому мерло.

– Вода поступает из городского резервуара, – сказал Смайт. – Заключенным нельзя туда лезть.