Новогодний маджонг. Соединяя пары

«Ритка! Ритка где?»– бился в голове Владимира Петровича немой вопрос. Но ответа на него не находилось. Он вернулся в квартиру сестры только под утро, намереваясь сразу уехать домой. Не получилось. Ниночка, маленькая племянница, уже проснулась, к явному неудовольствию сестры.

– Поговори со мной, иначе усну и свалюсь с табуретки, – потребовала Ириска, держа бутылочку с соком у маленького ротика.

– Я домой поеду, – огрызнулся Вова, еще не забыв, что вчера сестра оказалась не на его стороне. – Дай только таблетку от головной боли.

Проглотив огромную зеленую пилюлю, Молоканов прилег на пять минут, дожидаясь, пока подействует таблетка. Он на краткий миг прикрыл глаза и проснулся, когда в окно било солнце, а на кухне работал телевизор. Зять с племянниками ели омлет и смотрели мультик про Алешу Поповича. И про Юлия. Будь он неладен! От еды снова затошнило, а от дурашливого коня тем более.

– Поеду я, – мрачно оповестил Вова и добавил угрюмо: – Извини, испортил вам праздник.

На кухню зашла сестра с Ниночкой. Малышка капризничала. Ириска принялась ходить с ней из угла в угол, напевая песенку. Вове сразу вспомнился Санька. Аж сердце от тоски закололо и пропустило удар.

– Дай мне телефон Дьяконова, узнаю, куда могла моя милая податься, – нехотя попросил Молоканов. И сразу же рванул в сторону Вишневки, подгоняемый только одним желанием. Увидеться с Ритой и помириться.

Вова, хмурясь, всмотрелся в дорожные знаки.

«Не проехать бы поворот», – злясь на самого себя, подумал он. Вдалеке показались новостройки. Коричневые стеклянные высотки нового микрорайона словно разрезали пространство.

"Страшно, наверное, жить в таком... человечнике, – сам себе заметил Молоканов. Огромные здания, уходившие в поднебесье, пугали своей одинаковостью и бездушием. – И как тут Юрец с Лизой живут?"– усмехнулся про себя Владимир Петрович, внезапно вспомнив, что где-то здесь недавно купили квартиру Талахадзе, его друзья по университету. И он сам недавно с высоты пятнадцатого этажа взирал в одно из тысячи таких безликих окон, как дорога петляет среди полей.

«Вот же Юлий!» – в сердцах отругал сам себя Молоканов, резко уходя в правый ряд, а оттуда на спуск, ведущий к новостройкам. Зрительно он запомнил дорогу к дому друзей. Рядом еще школа строится. Лизка хвалилась, что детям только через двор пройти. Он выехал к единственному подъезду нужного дома и сразу набрал номер Юры.

– Привет, ты дома? – быстро и деловито осведомился Вова.

– Ну да, – хмыкнула трубка. – А чего, Вован?

– Тогда спускайся, -скомандовал Молоканов.– Я под твоим подъездом.

– Поднимайся, сейчас стол накроем – радостно предложил Юрец.

– Нет, я тороплюсь, – отрезал Володя. – Юр, давай быстро. Очень надо!

Юрец не заставил себя долго ждать, минут через пять выскочив из подъезда полностью одетый. На шее даже болтался темно-красный шарфик. И Молоканов представил, как заботливая Лизка заставляет благоверного укутать горло.

– Что случилось, Хан? – заволновался Юра. – Что такой мрачный?

– Ничего особенного, – отмахнулся Молоканов. – Расскажи лучше, что происходило в лагере, когда меня в больницу увезли. Помнишь?

– А-а, это... – недовольно поморщился Талахадзе. – Мы же той ночью после попойки с Лизой купаться пошли. Помнишь, да?

– Конечно, -кивнул Молоканов, прекрасно зная, что его друзья отправились в соседнюю бухту плавать голышом.

– Там мы и заснули, благо моя жена покрывало с собой прихватила. А утром, когда в лагерь вернулись, нам девчонка, толстая такая, подружка твой цыганки, сообщила, что тебя избили какие-то парни и эта… – забыл я имя – с тобой в больницу поехала. Мы с Лизкой сразу в цивильное переоделись и к тебе рванули. По дороге нам навстречу красный «рендж» попался. Ну я и понял, кто те неизвестные хулиганы. А цыганку твою в лагере никто больше не видел. Лизка еще причитала, что девка эта как сквозь землю провалилась.

– А Еремей с Аркашкой где были, когда Баян меня метелил? – сквозь зубы проскрежетал Вова.

– Дык... они же в деревню еще раз за выпивкой пошли... ну и только следующим днем вернулись.

– Повезло Баяну, – криво усмехнувшись, мотнул головой Молоканов.

– Да что случилось-то, генацвале? – вскинулся Юра, таращась на друга большими черными, словно маслины, глазищами. – Что придумал, в праздники эту историю ворошить?

– Пришлось, – горестно возвестил Вова. – Спасибо, брат!– Он хлопнул друга по плечу и, потянувшись, открыл дверцу джипа. – Прости, что так с наскоку, Юр. Лизке привет передавай, ну и поздравления новогодние.

– Что происходит, Вова? – напрягся Талахадзе.– Ты как по белой нитке ходишь.

– Да все нормально! – хмыкнул Молоканов, заводя двигатель. – Мне ехать нужно. Прости.

Вернувшись домой, Юра понял, что сильно нервничает, и, взяв сигарету, отправился на балкон.

– Что? – выскочила следом Елизавета. – Зачем Хан приезжал?

– Не понятно. Про лагерь расспрашивал, про девку эту чернявую, с которой тогда зажигал...– Талахадзе потер лоб, словно это облегчало понимание ситуации.

Лиза нервно скрутила тонкие светлые волосы в хвост и, напряженно посмотрев на мужа, выдала задумчиво:

– Она приходила ко мне на работу.

– Кто? Когда? – насупился Юра.

– Вовкина цыганка. Где-то через пару месяцев, как мы с моря вернулись.

– Зачем? – оторопел Юра. – И как она на тебя вышла?

– Нашла через общих знакомых, – пожала плечами Лиза. – А хотела узнать все про Хана. Фамилия, адрес, где работает.

– А ты?

– Послала лесом, – отрезала Лизавета. – Это из-за нее Вовку чуть инвалидом не сделали!

Юра быстро затушил недокуренную сигарету и решительно велел:

– Звони ему и все расскажи.

– Зачем?

– Не знаю. Но нутром чувствую, что Хану это сейчас очень важно.

Большой черный пес лежал у Дьяконова на крыльце. Увидев гостя, он приоткрыл один глаз, глянул лениво и снова погрузился в сладкую дрему.

– Классный сторож! – усмехнулся Молоканов.

– Это соседский. Он тут службу не несет, – хмыкнул Мишаня и серьезно добавил: – Рита у нас. Сильно сердится на тебя.

– Ругает? – напрягся Владимир Петрович.

– Нет, – поморщился Дьяконов и замялся. – Они тебе новое прозвище выдумывают. Вот взрослые бабы, а как от этой напасти отучить, не знаю! – всплеснул руками Михаил. – Ты хоть меня поддержи. Некрасиво как-то!

– Я и сам в подвешенном состоянии. Может и не простить…

– Бабы, одно слово. Моя с утра как неживая лежала. В окно отрешенно смотрела. Ни слова мне не сказала. Рыдала тайком. Я уже не знал, что думать. А Анютка пришла, гляжу, повеселела Надюшка. Улыбается, зовет посидеть рядом. Вот и пойми, что на нее нашло, а потом отпустило. Мы с вечера даже грубого слова друг другу не сказали.