Новогодняя сказка

Потом он понизил голос: «А теперь слушай. И при своей короткой жизни я испытал величайшее счастье. Ты знаешь, о чем я говорю. А ты? Тряс ли тебе руку благодарный человек, тряс так, что мог стряхнуть твое сердце с его места? Видел ли ты вплотную перед собой глаза, наполненные слезами любви?»

Эти мысли оглушили меня. Ничего такого еще не было у меня! Как и мой бандит, я жил много лет ради вещей. Сам-то я любил, но не видел еще таких глаз! Я не знал большой дружбы, не заслужил благодарности людей… Я опустил голову и уже не слушал музыки, и огни города померкли вокруг. Только одно я услышал – веселое тиканье. Это часы, подарок бандита делали свое дело, отсчитывали время, мои секунды:

– «У тебя вся жизнь впереди. Целый год! Ты только что родился. Ты сейчас моложе, чем был. Скорее беги туда, где твоя работа. Там все – и твой друг, и любовь!»

Я бросился бежать, вскочил в такси – быстрее, быстрее в лабораторию! – И шофер, включая третью скорость, с удивлением оглянулся на необычайного пассажира.

Остановив машину у подъезда, я вбежал, поднялся по лестнице. В коридоре, у жарко натопленной печи, уронив голову, спала на стуле старуха истопница. Я растолкал ее.

– Давайте, давайте скорей все мои бумаги! Те, что я отдал вам сегодня! Я ведь утром вам целую корзину…

– И-и, милый, вспомнил!

Я даже застонал и полез в горячий пепел печи.

– Все, все сожгла. Хорошо горели – только твои бумажки так горят. Видишь, как угрелась, даже заснула!

«Тик-тик-тик», – сказали часы бандита у меня в кармане. Сжав губы, я отпер свой кабинет и стал выносить оттуда ящики с приборами на улицу, в такси. Я решил открыть дома филиал и работать по ночам. Я ведь мог заслужить высочайшую благодарность людей, а я еще ничего не начинал!

Когда, держа в обеих руках по ящику, я появился на пороге нашей холостяцкой квартиры, там, в общем зале у телевизора, уже сидело несколько человек – завсегдатаи.

– Итак, решено – празднование переносим! – сказал мне любитель шалостей.

Он крутил ручки у телевизора. Вот на стеклянном экране замелькали ноги футболистов. Все зрители замерли. Их глаза неестественно увеличились, остановились. Я услышал тиканье своих часов и понял: если бы наш телевизор непрерывно работал две тысячи лет, эти пять человек вот так же, не отрываясь, сидели бы – и сохранились для своих потомков, как семена лотоса.

Я передвинул несколько человек вместе со стульями, чтобы не мешали мне проносить вещи, перенес в свою комнату все приборы и отпустил шофера.

Моя сова сидела на своем месте, за окном. Теперь я относился к ней спокойно. Она была хорошо освещена из комнаты яркой лампочкой. Отчетливо ли я вижу ее? Я подошел к окну. Некоторое время мы смотрели друг на друга. Потом сова прошлась по железному листу туда и обратно – в точности так же, как они ходят по суку в зоопарке. Наклонилась, подняла свою желтую трехпалую лапищу, словно обкапанную воском, и быстро-быстро, как курица, почесала задним когтем клюв. И опять успокоилась, села вертикально, уставила на меня два жестяных кружка – глаза. Я отчетливо видел мою сову!

Потом я опомнился и поскорее стал открывать ящики и устанавливать приборы. Через пять минут комната моя засверкала стеклом и никелем, стала лабораторией.

«Что я успею? – подумал я, – Мне нужно не меньше десяти лет!»

Я попытался вспомнить хоть что-нибудь из моих мыслей, сожженных в разное время в печах лаборатории. Пробовал их заново записать, но ничего из этого не получилось.

– Это сократило бы мне работу вдвое! – Я даже ударил кулаком по столу.

Тут я увидел на полу записку бандита, которую бросил днем. Несколько строк в ней я не успел дочитать, и как раз эти строки смотрели на меня с пола.

«Я могу быть вам полезным. Поняли вы то, что было рассказано об одном бандите? Тогда попросите женщину, что стоит перед вами, и она отдаст вам тетрадку, куда я тайком переписал все ваши мысли, те, что два года вы бросали в печь. Я хотел сам воспользоваться ими – они ведь вам были не нужны…»

– Где же я ее теперь найду? – закричал я, опять не дочитав записку. И тут же увидел слова: «Ее телефон…»

Через несколько секунд я стоял, как в сказке, среди крепко усыпленных телевизором, мерно дышащих, с широко открытыми глазами людей и, поставив телефонный аппарат на плечо одного из них, набирал номер. Послышалось несколько гудков, затем ее голос.

С этого момента в моей новой – короткой – жизни началась новая глава. Она началась с недоразумений, повод к которым подал я сам.

– Надо сразу брать трубку! – эти слова сорвались у меня прежде, чем я успел подумать, что это грубость. – Где тетрадка? Почему вы мне ее не дали?

– Вы не попросили, – отвечал ее голос, – даже не стали читать письмо. А в записке сказано: если вы…

– Сразу видно, что вы не цените время! – опять сорвался я. – Простите меня…

И трубка вдруг замолчала.

– Что же вы молчите? – заорал я опять. – Тетрадку, тетрадку!

– Еду, – отвечал низкий ласковый голос.

Когда я услышал ее шаги, я вдруг понял, что жду не только тетрадку. С того самого мгновения, как я увидел эту женщину в первый раз, меня тихо, незаметно потянуло к ней, как щепку тянет издалека водой к водопаду. Не вторая ли это золотая песчинка подошла к горловине стеклянных часов, чтобы в один миг пролететь через нее? «Что ж, лети и пролетай, – подумал я. – Теперь для меня это не существует… Ведь вы, красавицы, любите, чтобы за вами долго и упорно гнались, – и правильно делаете. А ты тем более – ты ведь еще не забыла того, кому кричала: „Да! Да! Да!“ И вряд ли ты его забудешь – разве сможет моя ничем не примечательная фигура вытеснить из твоей памяти этого экзотического невероятного человека с чужим лицом? Я умер для любви, меня нет».

Тут она и открыла дверь, и вошла – невысокая, тихая красавица, с очень покатыми плечами. «Люблю тебя!» – закричало во мне все живое. Я понял, что в моей новой жизни уже прошло детство и наступила ранняя юность. Но тут же я услышал охлаждающий щелчок в оконное стекло и даже не посмотрел на окно: мне сразу все стало ясно.

Еле поздоровавшись с женщиной, я выхватил из ее рук тетрадку, повернулся к гостье спиной, раскрыл тетрадь и увидел чертежи, наброски и расчеты – те самые, что несколько лет щедро разбрасывал и сжигал. Я перелистал тетрадку. Ого! Уже не десять, а восемь лет! Я буду работать в институте и дома – это даст еще ж два года. Я поставлю дело так, чтобы опыты шли не в одном, а сразу в нескольких направлениях. Днем и ночью!

– Куда вы так спешите? – спросила женщина, видя, как поспешно я соединяю провода и включаю приборы.

– Мне осталось очень мало… – сказал я и осекся. – Жизнь коротка, а работы много. Я тороплюсь.

Я включил приборы все до одного, и зажглись веселые огни в колбах и ретортах, побежали по стеклянным трубкам прозрачные кипящие струи, и в тиглях начали плавиться редкие земли.

Моя сова спала за окном, спрятав голову под крыло. Я решил проверить одну вещь, устранить последнее сомнение.