НОВОСТИ ИЗ КРЕМЛЯ

Следователь. Как были отключены коммуникации?

Крючков. Я отдал приказ начальнику управления.

Следователь. Когда вы отдали этот приказ?

Крючков. 18-го вечером.

Следователь. Анатолию Георгиевичу Лебяде. Он был таким образом в курсе дела?

Крючков. Нет, он был не в курсе. Мы заявили: коммуникации отключить, и ничего больше.

Следователь. Он был обязан выполнить этот приказ?

Крючков. Разумеется, обязан. Такова его должность.

Следователь. Но ведь речь шла о президенте, о Верховном Главнокомандующем.

Крючков. Но у него был мой приказ, и он обязан был его выполнить.

Следователь. По инструкции? Он должен был бы, вероятно, обратиться к Председателю Верховного Совета или к другому лицу.

Крючков. Нет, в подобных случаях достаточно моего приказа…

Следователь. Вы заявили, что разговаривали с Горбачевым, описали ему обстановку и что вначале дискуссия протекала довольно остро.

Крючков. Мы предложили ему объявить чрезвычайное положение и передать власть Янаеву с тем, чтобы когда-нибудь позднее вернуться снова к должности. На это он прореагировал очень бурно. Потом он успокоился, но остался на своей позиции: свое согласие он не даст никогда. Речь не шла о том, чтобы полностью лишить власти президента. Это очень важно: ни в одной беседе мы не говорили об этом…

Следователь. Вы имеете в виду физическое уничтожение?

Крючков. О чем вы говорите. То, что вы имеете в виду, мы вообще не думали и не обсуждали. Об этом и речи не было. Горбачев должен был жить. Когда речь заходила о Янаеве, все мы, конечно, очень хорошо могли себе представить, что он может быть лишь очень короткое время. Нам было заранее известно: если бы дело дошло до конфронтации и подобному, то нам пришлось бы тогда немедленно уходить в отставку или пойти совершенно иным путем.

Следователь. Имелись ли устные или письменные приказы штурмовать Белый дом? Вы вообще вступали в переговоры с людьми Ельцина?

Крючков. Наш ГКЧП не предпринял никаких шагов, никаких акций, каким-либо образом направленных против российского руководства и России. Мы осознавали, что здесь не хватит никаких сил.

Следователь. Были ли попытки помешать Ельцину вернуться со своей дачи в Москву?

Крючков. Ни в коем случае. Мы знали, что он выехал, мы хотя за ним и не следили, но были в курсе.

Следователь. Были ли задействованы ваши вооруженные силы?

Крючков. В Москве мы усилили охрану Кремля. Мы это сделали уже 19-го… Мы не были подготовлены. И утром 19-го мы не издавали никаких приказов. Все это было отложено на потом. И из всего, что наметили на 19-е, ничего не вышло. Мы сделали это позднее. Вот вы говорите: народ был против и т. п. Народ реагировал двояко. Первая реакция напоминала что-то чувства доверия, пробуждающихся надежд – призыву к забастовке люди не последовали. Где-то бастовали четыре шахты, в Республике Коми и возле Свердловска. А страна реагировала намного спокойнее, чем можно было себе представить. Однако на следующий день ситуация ужесточилась. И снова ведь в промышленности дело до забастовок не дошло, а только до митингов. Крупнейший был в Ленинграде, на это есть своя причина, а Москва в этом смысле показала себя слабее. Там было всего около 160 тысяч демонстрантов.

Следователь. Отдавался ли когда-либо тайный или устный приказ на арест российского руководства?

Крючков. Нет, ничего подобного не было.

Следователь. Вам ведь звонили из российского руководства.

Крючков. И я теперь могу вам сказать, что я на это ответил. Первое: мы знали, что в Белом доме находится известное число вооруженных людей. Я не могу сейчас назвать это число, оно вам будет известно. Это были люди, пришедшие по доброй воле, я думаю, что их действия были правильными. Но находились и такие, которые попросту хотели использовать ситуацию в своих целях.

Следователь. Просило ли вас российское правительство, парламент об усилении охраны?

Крючков. Нет, нужно спросить милицию, нас там не было. Но нам звонили постоянно: сейчас должен начаться штурм. Я все время отвечал: можете спать спокойно и отпустить спать остальных…

Следователь. Вокруг Белого дома стояли же люди, защищавшие здание. А откуда у них могла возникнуть такая озабоченность?

Крючков. Да, раздавались выстрелы по БТР. Не было бы этих выстрелов, танки и не стреляли в ответ.

Следователь. Вопрос сейчас не в этом. Вы забегаете вперед.

Крючков. Это вы забегаете. Я думаю, будет лучше, если мы продолжим в форме вопросов и ответов. 21-го вся военная техника была выведена из Москвы.

Следователь. Почему?

Крючков. Потому, что мы увидели, что это может привести к серьезной конфронтации. И 21-го мы в любом случае хотели избежать обострения обстановки.

Следователь. А не было ли так: вы увидели, что ваши намерения потерпели полный крах?

Крючков. Полного краха не было. Еще раз отчетливо выявилось, что порядок есть порядок и что его можно создавать. Все предприятия функционировали. И чрезвычайное положение доказало всем нам, что нигде нельзя вводить чрезвычайное положение – ни в Средней Азии, ни в республиках. Республики звонили нам и спрашивали: вводить ли нам чрезвычайное положение? На это я говорил: если обстановка спокойная, то вам не нужно этого делать.

Допрос Валентина Павлова. 30 августа

Следователь. Валентин Сергеевич, признаете ли вы себя виновным в том обвинении, которое вам предъявлено?

Павлов. Нет

Следователь. По какой причине?

Павлов. Прежде всего, потому, что не было никакого заговора. В этом отношении нельзя говорить о том, был ли он преступным или нет. Если что-то подобное было, то мне об этом ничего не известно.

Я не нуждался в дополнительной власти сверх той, которой я уже обладал. Президенту, вероятно, известно, что у меня было очень сильное желание отказаться от этой власти.

После повышения цен в апреле, 22 апреля, в тот день, когда отмечался день смерти, день рождения Ленина, Горбачев сказал мне: «Я тоже, вероятно, скоро буду стоять на Красной площади с плакатом в руках: «Долой Павлова!»

На это я сказал: «А я буду идти за вами с плакатом: «Большое спасибо моему президенту». И в этой шутливой форме я несколько раз выражал свое желание об отставке, и президент часто мне говорил: «Я знаю, что ты хочешь уйти».

С другой стороны, после заседания этого комитета мне не было предоставлено больше власти, чем я имел до сих пор…