Новые приключения Шерлока Холмса (сборник)

– В известном смысле да, мистер Маклсворт. Однако же повторюсь, что не хотел бы излагать вам мою теорию, пока не уточню некоторые обстоятельства. Сразу, впрочем, уверю вас, что какая-либо женщина тут ни при чем. Итак, могу ли я надеяться, что вы выполните мою просьбу?

– Положитесь на меня, мистер Холмс. Немедленно иду отправлять телеграмму.

И мистер Маклсворт оставил нас. Я повернулся к Холмсу, предвкушая, что меня просветят в моем неведении, однако же ничего подобного. Он хранил свои выводы при себе, причем с таким непроницаемым лицом, что я не сумел скрыть своего раздражения.

– Ну послушайте же, Холмс! Так не пойдет! Сами сказали, что я помог вам раскрыть тайну, и сами же ничего не рассказываете! Миссис Галлибаста – не убийца, и все-таки вы говорите, что без убийства не обошлось. Моя версия, по которой сэр Джеффри припрятал “Персея”, а потом покончил с собой, чтобы не отвечать за свое преступление (что пришлось бы сделать, если бы его объявили банкротом), вроде бы это подтверждает. Почерк сэра Джеффри доказывает, что он – автор писем, из которых мистер Маклсворт узнал, что они в родстве, – сам Маклсворт тут ни при чем, – и вдруг вы заговариваете о каком-то луизианском преступнике по прозвищу Пти-Пьер, и выглядело это так, словно именно он ваш главный подозреваемый, пока мистер Маклсворт не сообщил нам, что того уже нет на свете!

– Не стану спорить, Ватсон, дело весьма запутанное. Но есть надежда, что ночью все встанет на свои места. Да, кстати, вы при револьвере?

– У меня нет привычки ходить с оружием, Холмс.

На это мой друг прошел в другой конец комнаты, достал большую коробку из-под обуви, которую принес сегодня с Бейкер-стрит, и вынул из нее два новеньких револьвера системы “уэбли” и коробку с патронами.

– Это может нам пригодиться сегодня, Ватсон, в целях самозащиты. Мы имеем дело с выдающимся криминальным умом. С преступником терпеливым и дальновидным, который замыслил это дело много лет назад и теперь опасается, что оно может сорваться.

– Вы думаете, миссис Галлибаста в сговоре с ним и предупредит его, когда придет телеграмма?

– Сойдемся на том, Ватсон, что сегодня к нам может быть гость. Вот зачем я поставил “Персея” на подоконник: чтобы тот, кому он знаком, не ошибся окном.

– В мои лета, – проворчал я, – не по чину мне шарады разгадывать, – но все-таки согласился, хоть и неохотно, занять место, которое Холмс мне указал, и, стиснув в руках оружие, приготовился ждать.

* * *

Душно и жарко было ничуть не меньше, чем днем, и я как раз думал о том, что следовало одеться полегче и хотя бы стакан воды рядом поставить, когда снизу с улицы донесся странный скребущийся звук. С того места за шторой, где я стоял, я рискнул бросить взгляд в окно и с изумлением увидел человека, который, пренебрегая опасностью быть замеченным, хотя он был ясно виден в желтом свете фонаря, быстро взбирался по ветвям глицинии, оплетающим фасад нашего дома!

И вот мужчина – ибо то был мужчина, причем великан, – вынул из-за пояса нож боуи [41] и принялся открывать задвижку на том окне, на подоконнике которого по-прежнему красовался “Персей” Феллини. Я испугался, что он, чего доброго, схватит статую – и был таков. Но здравый смысл подсказал мне, что если он не собирается спустить ее из окна, то ему придется перелезть в комнату и выйти из дому по лестнице.

Грабитель вел себя так дерзко, словно был уверен в своей безнаказанности и до того поглощен поставленной им себе целью, что, похоже, прочих соображений для него не существовало. В свете фонаря я мельком увидел его лицо. Густые вьющиеся волосы схвачены цветным платком, на щеках – двухдневная щетина, кожа смуглая, почти как у негра. Я сразу рассудил, что это родственник миссис Галлибасты.

Тут ему удалось откинуть задвижку, он поднял оконную раму и, хрипло дыша, проскользнул внутрь.

Незамедлительно из своего убежища появился Холмс и наставил револьвер на пришельца. Тот сверкнул глазом и, сжимая в руке нож, быстро оглядел комнату в поисках спасения.

– Револьвер заряжен и целит вам в голову, – отчетливо произнес Холмс, – так что умней будет бросить нож на пол и сдаться!

Прорычав что-то невнятное, незваный гость бросился к “Персею” и встал так, что тот оказался между ним и нашим оружием.

– Стреляйте, если посмеете! – вскричал он. – Стреляйте, и вы погубите большее, чем моя ничтожная жизнь! Погубите все, что сговорились сохранить! Я недооценил тебя, Маклсворт! Я-то думал, околпачить тебя ничего не стоит! Думал, родство с природным аристократом вскружит тебе голову! Личная с ним переписка! Я несколько лет потратил, чтобы все про тебя узнать. Ты идеально подходил к роли. Ты на все был готов, только скажи, что это вопрос семейной чести. О, как я все продумал! Как держал себя в узде! Как был терпелив! Как благороден во всех деяниях! И все для того, чтобы в один прекрасный день заполучить не только все деньги этого дурака Джеффри, но и его самое ценное сокровище! У меня была его любовь – но мне требовалось и все остальное!

Тут я наконец понял, о чем толковал мне Холмс. Я только что не ахнул, осознав всю пикантность положения.

И в этот момент я заметил летящий блеск металла и услышал тот отвратительный всхлип, какой бывает, когда сталь вонзается в тело. Холмс, выронив пистолет, пошатнулся, и с криком гнева я разрядил в наглеца мой револьвер, нимало не заботясь о Феллини и его наследии, а только в ужасе оттого, что меня снова лишат моего друга, причем на этот раз – прямо у меня на глазах.

Жан-Пьер Фроменталь, он же Линда Галлибаста, вскинул руки, и его отбросило назад так, что он спиной проломил то самое окно, через которое влез. Издав ужасающий вопль, он пошатнулся, выпал из окна и… Наступило молчание.

Дверь распахнулась, и к нам присоединился Джеймс Маклсворт, а по пятам за ним вошли наш старый друг инспектор Лестрейд, невозмутимая миссис Акройд и несколько постояльцев дома 2 по Дорсет-стрит.

– Не волнуйтесь, Ватсон, – услышал я слабый голос Холмса. – Пробиты лишь мягкие ткани. Глупо было с моей стороны не предугадать, что он может бросить в меня ножом. Спуститесь за ним, Лестрейд, взгляните, чем там можно помочь. Я-то надеялся взять его живым. Только так мы могли бы разыскать деньги, которые он все эти годы воровал у своего благодетеля. Добрый вечер, мистер Маклсворт. Я рассчитывал убедить вас в верности моего решения, но никак не предвидел, что в ходе этого представления сам несколько пострадаю. – Он улыбался, но с усилием, и глаза его туманила боль.

К счастью, я успел подхватить моего друга, прежде чем он упал. Он оперся на мою руку и позволил мне подвести себя к креслу. Усадив его, я осмотрел рану. Нож застрял в мягких тканях предплечья и, как верно рассудил Холмс, непоправимого вреда не нанес, но причинил немалые страдания.

* * *

Бедный Маклсворт совершенно потерял дар речи. Все его представления о порядке вещей в мире оказались перевернуты с ног на голову. Он был просто ошеломлен. Перевязав рану Холмса, я велел Маклсворту сесть и отправился за бренди для всех. Нам с американцем хотелось поскорей узнать, как Холмс выстраивал свои умозаключения, но мы сдерживали нетерпение. И вот первое потрясение прошло, после глотка бренди Холмс взбодрился и не без юмора отнесся к ожиданию, которое читалось на наших физиономиях.

– Ваша версия была остроумна, Ватсон, и в чем-то недалека от истины, но, боюсь, не вполне. Если не сочтете за труд заглянуть во внутренний карман моего сюртука, вы найдете там два листка бумаги. Будьте добры, извлеките их оттуда, чтобы мы могли осмотреть их.

Я выполнил просьбу Холмса. Один из листков представлял собой последнее письмо, которое сэр Джеффри написал Джеймсу Маклсворту и якобы просил миссис Галлибасту ему отправить. Второе письмо, гораздо более старое, Джеймс Маклсворт зачитывал нам вслух давеча днем. Хотя некоторое сходство в начертании букв имелось, письма эти определенно были написаны двумя разными людьми.