Новые встречи

— Ну как дела, Гита? — спрашивал он.

— Очень хорошо, товарищ Минков! Отлично!

— Радуюсь.

— Правда?.. Уж больно мало у тебя зеркало, товарищ Минков, не могу как следует посмотреться… Хочется всю себя увидеть, а то…

— Зеркало маленькое, зато сердце у меня большое, Гита! Что смеешься, не веришь?

— Верю.

— А почему смеешься?

— Приятно мне.

Увлеченная такого рода разговорами, «сестричка» забывала о своих служебных обязанностях, бросив тряпки где-нибудь в коридоре. Это возмущало других санитарок — они не намерены были убирать за нее. Потребовали, чтоб Гита не болталась попусту, а больше следила за веником и тряпками. И наконец ее серьезно призвали к порядку, сделав строгое указание на производственном совещании.

— Да что ей это строгое указание, братец, — рассказывал потом завхоз. — Приняла как похвалу… Помимо всего прочего, она ставила в неловкое положение и доктора Минкова — постоянно торчала у него в кабинете. А то взялась таскать его на экскурсии в горы и мужа своего как свидетеля водила… Эх, да что тут говорить, братец ты мой!.. Неплохая она девчонка, только взбалмошная какая-то… Даже со мной принялась было заигрывать! Поймала, понимаешь, меня за усы и говорит: «Срежь усы или я их выдеру!..» И дернула, понимаешь, не в шутку… «Отстань, ну тебя», — говорю ей, а она все дергает. «Как, — говорит, — тебя жена терпит с такими замусоленными усами! Я на ее месте и не взглянула бы на тебя!» Взяла, озорница, да как щелкнет меня пальцем по носу, у меня аж искры из глаз посыпались! Легонько я толкнул ее, а она наклонилась и поцеловала меня в лоб, так себе, шутки ради… Рассмеялась и ушла. А я остался не то на небе, не то на земле! Усы-то мне больно, но и сладко так от ее поцелуя. Нежные, горячие губы, прямо обожгли меня, понимаешь… И где только уродилась такая, в толк не возьму… Нашим женам, понимаешь, трудящимся женщинам, братец ты мой, и на ум не придет такое озорство.

Около полугода Гита с победным видом расхаживала по больнице, пока ее не вызвали в отдел кадров и не сообщили вполне вежливо, что ей придется оставить работу ввиду сокращения штатов. Гита не рассердилась, не обиделась. Впрочем, у нее уже другое было на уме: как и Борис, она стосковалась по родным местам.

— Прямо тебе скажу, Борка, — заявила она однажды своему мужу, — надоело мне здесь… Уедем! Нет людей культурнее, чем в нашем краю! Совсем тут одичаешь с этими помаками… Да и соскучилась я о наших. Съезжу, посмотрю, что там делается.

Борис молчал.

— Ты не согласен?

— Согласен, только надо обдумать.

— О чем тут думать?

— Все-таки.

— Понимаю! Ты опять меня ревнуешь! Прости, пожалуйста, но сейчас я тебе не подчинюсь. Довольно! Поступлю так, как я хочу. Ясно тебе?

— Я не сказал тебе ничего обидного.

— Еще бы. Остается только назвать меня развратницей…

Борис молчал.

— Развратница, да?

Борис все молчал.

— Хорошо. Спасибо! Развратница, значит. Благодарю тебя!

Гита выбежала и с такой силой захлопнула за собой дверь, что вылетело оконное стекло и вдребезги разбилось у ног Бориса. Он долго стоял посреди комнаты в каком-то оцепенении. Почему он не догнал ее? Почему не схватил за горло и не удушил? Что еще связывает его с ней? Гибкий стан? Нежные губы? Или необузданная страсть?.. Детей нет, она упорно не хочет их иметь, желая пользоваться свободой, пока молода. Что же тогда связывает его с ней? Ревность, может быть? Честолюбие? Или желание казаться счастливым мужем красивой жены? Но не обманывает ли он сам себя? Зачем ему эта видимость счастья?

…Думы, думы! Одна страшнее другой! Он ворочался и никак не мог успокоиться. Необходимо найти ее сегодня же и выяснить, что у нее с Филиппом Славковым! С этим типом!..

Ярость вновь овладела Борисом, как только он вспомнил о бывшем любовнике Гиты! Закричать хотелось!

Подгоняемый сомнениями и тревогами, он встал, быстро привел себя в порядок и решил опять пойти в город на розыски Гиты. В крайнем случае он побывает у Славкова и покончит с этим раз и навсегда.

В тот самый момент, когда он собрался выйти, дверь широко распахнулась, и на пороге остановилась Гита. На ней было платье, купленное перед отъездом из Рудозема. Глаза ее горели, на губах трепетала веселая улыбка. И сердце его, как всегда, мгновенно смягчилось. Ярость отступила, ушла внутрь, исчезла, растопилась, как воск.

— Борка! Милый Борка! Как я ждала тебя!

Она бросилась ему на шею, уронила голову на плечо и зарыдала от счастья, словно не виделась с ним долгие годы.

— Скучала обо мне?

— Очень, очень, — всхлипывала она, придирчиво оглядывая его.

Борис обеими руками повернул ее лицо к себе и стал нежно целовать его, счастливый тем, что держит наконец ее в своих объятьях.

18

Позади них на открытом окне развевалась занавеска. Потянуло прохладой. Погода резко изменилась, собирался дождь — в летнюю пору здесь часто налетали дожди во второй половине дня. Под ветром, пригонявшим с гор тучи, гнулись к земле деревья и травы, вихрилась пыль на мостовых, стучали и звенели створки незакрытых окон. С реки, гогоча и хлопая крыльями, тянулись гуси, спасаясь от надвигающейся бури. Пахло пыльным сухим бурьяном. Небосвод рассекали молнии.

Борис стоял спиной к окну. Он не видел, как ветер трепал занавеску, не чувствовал сырости, проникавшей в комнату. Первые капли уже стучали по карнизу. Летний дождь зашумел с нарастающей силой. Судорожно корчились плети молний, сверкая фиолетовым огнем. Над городом проносились раскаты грома, будто кто-то срывал крыши с домов.

Шум дождя усилился, но ветер перестал трепать занавеску, поутих немного. Капли барабанили все громче, сырость заполнила комнату.

— Озябнешь, Борис. Накинь пиджак!

Борис поморщился. Вспышка молнии ослепила обоих. От страшного удара содрогнулось здание, и дождь хлынул как из ведра. Капли настойчиво били по железному карнизу, словно из туч сыпались пули. Гита подошла к окну и крикнула испуганно:

— Град!

Дождь лил теперь сплошной стеной из ледяных нитей. Крупные зерна ударялись о черепичные кровли и отскакивали, дробясь на мельчайшие брызги. За несколько минут крыши и улицы побелели. Потоки уносили обломленные зеленые ветки. Гита стояла у раскрытого окна, в страхе сжав кулачки.

— Боже мой, какой град! Борис!

Он молчал, досадуя на то, что дождь занимает ее больше, чем он. И это после столь длительной разлуки!

— Какие большие ветки обломало! — продолжала Гита, высунувшись наружу. — Смотри, все искромсал град!

Новая вспышка молнии озарила ее лицо. Она отшатнулась и невольно ухватилась за Бориса. Он легонько отстранил ее.

— Отойди, пожалуйста.

Гита посмотрела на него с удивлением.

— Ты дуешься? — спросила она. — Что с тобой?

Борис хмуро глянул на нее.

— Неужели ты не чувствуешь, что обязана дать мне объяснение?

— Какое объяснение? Отчет?

— Пусть будет отчет. Какая разница? Ты мне жена, и, следовательно, я должен знать, где ты была все это время и что делала. А про град нечего мне толковать.

Гита отодвинулась от него.

— Неужели град тебя не интересует?

— Столько же, сколько и тебя, — отозвался он и язвительно добавил с усмешкой: — Но если ты решила отвлечь меня от самого главного, тогда, конечно, другое дело.