Новый цирк, или Динамит из Нью-Йорка

– Караул! Спасите! – Силы вернулись к Фанни и она, взбив бурун из пены, со скоростью самодвижущейся мины понеслась к черным сваям общественной купальни. Выбравшись на берег, Березовская перебежала Кулувреньерский мост и, отжав, сколько возможно, юбки, помчалась по набережной и затем вдоль рельсов паровика прямо на Террасьерку.

В кафе, которое она покинула вслед за Артемием Ивановичем два часа назад, все было по-прежнему, только накурено было больше да народу поубавилось. Ушел Казак с Светлявской, и еще несколько пустых мест было за столами. Шумели, галдели, пьяный Лёв Посудкин клевал носом в углу.

– Фанни, ты что?! – проснулся он и уставился на турнюр, по-прежнему болтавшийся на животе. – Ты беременна?!

– Товарищи! Нашего Гурина схватила русская полиция, – возгласила она, не обращая внимания на Посудкина. – Я сама видела, как двое шпионов тащили его к реке, чтобы утопить. Один из них – мусье Кун, который шпионит за нашей типографией. Я хотела помешать им, но не смогла. Меня саму сбросили в реку! Бежим, поможем ему!

В кафе повисла испуганная тишина. Все в оцепенении смотрели на Фанни, всегда одетую, словно на модной картинке, а сейчас стоявшую посреди комнаты в мокрой юбке, с которой вода растекалась по полу, с мокрыми растрепанными волосами, которые она безуспешно пыталась поправить дрожащими пальцами.

Посудкин встал, покачиваясь, и сказал:

– Твой Гурин – шпион!

Он окинул налитым кровью взором сидевших в кафе соплеменников. Те непроизвольно встали.

– Но Лёв, Гурин не шпион! – возмутилась Фанни. – Его самого хотят убить!

– Я приехал сюда из Цюрих к революционеры, а нашел здесь одни меммле и баб! – неожиданно сказал Шульц. – Каждый секунда дорог! Das ist Goldes wert! Вы, Посудкин, есть горазд говорить и делать ничего! Вашу рука, товарищ Фанни. Мы вдвоем спасем Гурин.

Немец достал из сюртука револьвер, чем безумно перепугал всех присутствующих.

Поднялся неуверенный галдеж.

– А что, пойдем, поможем! Вон, у него и револьвер есть!

– Я тоже сейчас за револьвером схожу.

– А мне надо носки теплые одеть.

– Я никуда не пущу вас, мадемуазель Березовская, пока вы не переоденетесь, – решительно заявила мадам Гриссо. – Я не хочу, чтобы нашей коммуне пришлось оплачивать очередные похороны.

Мадам взяла Фанни за руку и поволокла на кухню.

– Мсье Гриссо! – обратился пристыженный Шульцем Посудкин к хозяину. – Не одолжите ли нам ружье?

– Ружье я вам не дам, – ответил Гриссо. – Вы его пропьете или потеряете.

– Да разве в вашей дурацкой Женеве ночью что-нибудь пропьешь!

– Ваш полковник Соколов, еще когда был здесь, мои рога со стены сумел пропить в три часа ночи. Я сам выкупал их потом у вокзала.

– Тогда одолжите хотя бы фонарь. А еще какое-нибудь оружие у вас есть? Мы утром все вернем.

– Есть топор. И большой нож для сыра.

– Тащите все: жерди, заступы, грабли.

– Я видел здесь еще братшпайс, – вставил Шульц.

– Вертел я вам тоже не дам, – ответил Гриссо.

– Куолупайкинен, а ты куда навострился? – загремел Посудкин.

– За револьвером.

– Вот тебе эту большую вилку. Револьвера у тебя нет, не ври. А тебе, Иона, кочерга. Вы же с Куолупайкиненым из террористической фракции, так что и оружие у вас должно быть устрашающее.

– Может, лучше полицию позовем?

– Мы революционеры! Полицию звать стыдно. Сами справимся. Нас тут сорок человек, а там всего двое прощелыг.

Шум в зале стих. Все представили себе двух страшных прощелыг, и весь энтузиазм, возбужденный было револьвером Шульца и энергией Посудкина, был удушен холодным страхом. Было слышно, как Люксембург поставил кочергу к стене.

Дверь кухни открылась, и в зал вошла Фанни. И юбка, и старая вязаная кофта, и накидка с капюшоном, и старушечьи полосатые чулки, и даже потемневшие от старости и кухонной копоти башмаки были ей велики, отчего одежда висела на Фанни мешком, а башмаки норовили свалиться при каждом шаге.

– Так ты похожа на Веру Засулич, – сказал Посудкин. – Такой же задрипыш.

– Вперед, камрад! – призывно взмахнул револьвером Шульц, и толпа нехотя вывалилась на улицу под дождь. Посудкин решительно направился во главе своего войска к путям городской узкоколейки. Когда те, кто не рискнул сразу убежать, пришли к блестевшим в свете газовых фонарей мокрым рельсам, вдали в темноте как раз замаячили огни последнего паровика, шедшего сегодня из Шена в город, и долетело поскрипывание его тормозов.

– Стой! Стой!

Посудкин встал на его пути и закрутил над головой сырным ножом.

Паровик заскрипел тормозами и остановился в нескольких шагах от него. Это было неуклюжее сооружение – железный короб с маленьким паровозиком внутри и железной крышей на четырех стойках. Под брюхом у паровика расползалось светящееся красное пятно от поддувала, из грязной прямой трубы, торчащей сквозь крышу, вылетали искры, он пыхал паром и натужно сипел. Из вагончика сзади паровика выскочил кондуктор и стал сбивчиво объяснять Посудкину и Шульцу, что паровик идет в депо и не может взять их. На самом деле его просто устрашила эта толпа иностранцев с дрекольем в руках, однако когда странная дамочка в одежде с чужого плеча пообещала взять на всех билеты, он смягчился. По десять сантимов за рыло, да тут их человек тридцать – ого, три франка! Сколько выгоды моему доброму хозяину!

Русские вылезли у убогого кальвинистского собора на Пляс де ла Фустери.

– Товарищи, что случилось? – спросил у них машинист паровика, узнав некоторых из пассажиров. – Я сам социалист. Чем я могу помочь?

– Два шпиона из тайной русской полиции пытаются убить нашего товарища, – ответил Шульц. – Товарища Гурина, вы его должны знать. Он в Шене лягушек летом разводил.

– Одолжите лопату, – сказал Посудкин.

– Но мне надо кидать уголь в топку, – возразил машинист, который хорошо знал товарища Гурина, поскольку тот не так давно уговаривался с ним и его женой насчет ключа от типографии. Он даже догадался, что это не русская полиция, а мсье и мадам из типографии убивают Гурина, но промолчал. Не дай Бог они узнают про ключ – тогда и его с женой убьют.

– Накидайте – и дайте лопату Посудкину, – потребовал Шульц. – До депо как-нибудь доедете, а утром мы ее вам вернем.

– Только верните!

– Непременно, он домой ее вам занесет!

Посудкин взглянул на церковные часы. Была половина одиннадцатого.

– Мне пора домой, – жалобно сказал представитель террористической фракции Люксембург. – У меня нет ключа, меня хозяйка домой не пустит.

– Держи лопату, трус! – Фанни забрала у машиниста лопату и вручила ее Люксембургу. – Я знаю, твоя хозяйка не запирает на ночь двери.