Новый директор

— Тоже верно! С первых шагов начинайте записывать все случаи нарушения и какие меры вами приняты. По вечерам будете докладывать мне. А как вы назовете — «Дневник нарушений», «Журнал нарушений», летопись, сводка, — это уж ваше дело.

Клим уже думал о другом. В его воображении складывался общий план работы: где поставить посты, куда направить патруль, будет ли это дежурство или лучше — вахта. Всё это надо было продумать, организовать, подобрать самых толковых ребят.

— Еще один совет, — сказал Константин Семенович в заключение. — Требуйте! Ваши требования должны выполняться беспрекословно. Но не перегибайте. Не требуйте невозможного. Будьте настойчивы, вежливы, точны, непреклонны, но не будьте бессмысленно жестоки, слишком придирчивы и неразумно упрямы. Ищите таких мер воздействия, чтобы о них знали и помнили не только виновники. Вы, если можно так выразиться, совесть школьного коллектива. Вы оберегаете честь нашей школы.

— Мы сейчас… Мы всё сделаем как надо… — заторопился Клим.

— Всё! — махнул рукой директор. — Ступайте, товарищи!

36. Старые знакомые

Инспектор гороно Анастасия Федоровна Тощеева жила в одной комнате со своей старшей сестрой Валентиной. Комната небольшая, тесно заставленная мебелью. Характер у обеих сестер неуживчивый, мелочный, раздражительный, но обе они работали и дома встречались только по праздникам да по вечерам, если у Анастасии не было каких-нибудь совещаний.

Сестры были когда-то замужем, но у Валентины муж погиб на фронте, Анастасия же развелась, и это обстоятельство в минуты ссор всегда ей ставилось в вину.

Ссорились сестры часто, по самым пустячным поводам, и наговорившись досыта, высказав всё самое обидное, объявляли друг другу бойкот. Неделями, а то и месяцами не разговаривали, обмениваясь в случае крайней необходимости записками.

Валентина Федоровна была женщиной хозяйственной и имела больше свободного времени. По утрам она поднималась рано, кипятила чайник, разогревала приготовленную с вечера еду, накрывала на стол и садилась завтракать. Ела подолгу и помногу, считая, что это у нее «единственная отрада жизни». Если не было ссоры, готовила завтрак и для Насти, а перед уходом на работу обязательно ее будила. В дни бойкота со стола всё убиралось и закрывалось в шкафу на ключ. Уходила же Валентина как можно тише, стараясь не разбудить сестру.

Сегодня Анастасия Федоровна не боялась опоздать на службу и, хотя проснулась, когда на столе всё было убрано и спрятано, а шагов сестры в квартире уже не слышно, продолжала лежать, размышляя о предстоящем визите в школу.

Вчера ее вызвал к себе заведующий отделом и дал ответственное задание. В одной из школ Ленинграда с «благословения обкома», как он выразился, разрешено организовать опытную работу.

Опытная школа! Анастасия Федоровна, конечно, понимала, что на нее возложен контроль и общее руководство, но этого мало. Гороно не может оставаться в стороне и равнодушно наблюдать, когда в школах затеваются какие-то эксперименты. Но что такое опытная школа и чем она должна отличаться от остальных, нормальных, Анастасия Федоровна представляла очень смутно. Само собой разумеется, что необходимо будет помочь работникам школы в составлении общего плана, программ, в разработке каких-то новых, еще более усовершенствованных методов преподавания. Затем следует передать опыт других школ. Всё то лучшее и апробированное, что она знала и видела во время обследований и инспектирования… Затем необходимо организовать для учителей семинары с привлечением городских методистов… Обязать институт усовершенствования учителей принять самое живейшее участие… Связать школу с институтом академии педагогических наук…

Минут через пятнадцать-двадцать план предстоящей деятельности в общих чертах наметился, и через час Анастасия Федоровна вышла из дома.

Обычно в дни бойкота инспектор завтракала в буфете Ленсовета, но сегодня она зашла в магазин, купила булку, двести граммов колбасы и направилась в небольшой сквер, расположенный на перекрестке улиц. Там никто не помешает спокойно закусить.

В сквере всегда много детей, и умному, наблюдательному педагогу хватит материала для размышлений, выводов и открытий.

На скамейках, расставленных под бурно растущим кустарником, сидели няни, мамы и бабушки. Большинство из них занималось пересудами, и детям была предоставлена полная свобода.

Посреди сквера возвышалась куча чистого желтого песка, огороженная низеньким заборчиком. Детишки, пыхтя и сопя, занимались строительством. Впрочем, строили главным образом мальчики. Девочки держались особняком, в сторонке. С ведерками, совочками, фигурными песочницами, они с увлечением стряпали всевозможные «куличи», «торты», «пирожные». Мальчиков не удовлетворял игрушечный инструмент. Они работали руками, с азартом прихлопывая ладошками влажный весок. Одни сооружали тоннель, другие возводили вокруг кучи «китайскую» стену.

На дорожках сквера играли дети постарше. Две девочки-дошкольницы везли в колясочках своих кукол и солидно рассуждали:

— Такая непослушная, такая непослушная… Просто сил моих нет!

— Моя тоже… не ребенок, а чудо! Рыбий жир не любит, витамины не любит…

В глубине сквера нашлась свободная скамейка, и Анастасия Федоровна устроилась на ней. Неподалеку, на складном стуле, сидел пожилой мужчина с открытым блокнотом на коленях и рисовал. Работал он с увлечением и не видел, что за его спиной стоят с застывшими улыбками ребята. Им явно нравилось, как рисует художник.

Среди детей то и дело вспыхивали конфликты, и воздух оглашался ревом…

Напротив Анастасии Федоровны остановилась белокурая девчушка с большим ярко раскрашенным мячом. Следом за ней прибежали три девочки и высокая женщина.

— Ирочка, — говорила женщина на ходу. — Дай девочкам поиграть. Что ты всё одна да одна. Им тоже хочется!

Обхватив мяч обеими руками и капризно надув губы, девочка замотала головой:

— Не дам!

— Ну как тебе не стыдно! — с искренним огорчением упрекнула мать. — Какая ты жадная! Почему ты не играешь со всеми?

— Не хочу!

— Ну что с ней делать? И откуда у нее такой эгоизм? Ведь это ужасно! — обратилась мать к инспектору, усаживаясь рядом на скамейку. — Игрушек у нее вагон, и всё равно, как «скупой рыцарь», никому притронуться даже не дает.

Анастасия Федоровна сочувственно кивнула головой, дожевывая очередной кусок булки.

— Врожденный эгоизм, — изрекла она наконец, проглотив. — Дети все эгоисты. Одни в большей степени, другие меньше.

— Но как с этим бороться? Ведь она будет жить в нашем обществе, и надо воспитывать.

— Всё в свое время! — пожав плечами, недовольно проговорила Анастасия Федоровна, засовывая в рот последний кусок.

Тощееву раздражала назойливость матери. Да и дети дошкольного возраста нисколько не волновали. Ее дело — школьники. Стряхнув с колен крошки и бросив скомканную бумагу в урну, она поднялась и направилась к выходу.

Подошла инспектор к школе как раз в тот момент, когда какой-то немолодой мужчина в рабочем халате вышел на крыльцо и, продолжая разговор с окружавшими его подростками, стал спускаться со ступенек.

«Уж не директор ли?» — подумала инспектор, останавливаясь в нескольких шагах от группы.

— Ну так что вы хотите?

— Да мы, Андрей Архипыч, опять бы парты…

— Никак нет, товарищи! Парты вам красить больше не придется. Слово директора — закон. Вы его еще плохо знаете… Да там и места нет. Без вас толкотня.

— Ну вот… учились, учились красить и всё зазря? — загалдели ребята.

— Почему зря? Ничего не зря. Найдем другую работу, не хуже.

— Не надо! Зачем другую… мы же учились…