Новый Дозор

Не уверен, что знание делает счастливым. Как правило, гораздо блаженнее те, кто не ведает правды.

Выходит, прав был Завулон, повторяя мне библейскую истину — «многие знания, многие печали»?

Нет, так думать тоже нельзя. Абсолютно все истины не являются абсолютными.

Я улыбнулся своему мысленному софизму, потом решил, что это все-таки не софизм, а апория, точнее — почти классический «парадокс лжеца» Евбулида.

Некоторое время я размышлял о двоичной, троичной и многозначной логике, чему изрядно способствовал коньяк. Потом снова включил фильм. На экране герой убивал вампира. Вампир орал дурным голосом, изрекал туманные проклятия и упорно отказывался смириться с неизбежным.

Да о чем я вообще думаю? Кому это нужно? Парадокс лжеца и древний философ Евбулид, чья игра ума в свое время доводила несчастных греческих мудрецов до самоубийства? Кому вообще нужна логика — кроме горстки кабинетных ученых, которые превратят ее в разжеванную кашицу логических схем, из которых более практичные ученые соорудят языки программирования и математические модели, которые в итоге позволят еще более практичным программистам написать программы, которые дадут возможность совсем уж деловым режиссерам правдоподобно снять вот это вот тупое дерьмо, которое крутят в кинотеатрах и транслирует по телевидению по всему миру?

— Веселишься?

Я повернул голову, посмотрел на Арину. Кивнул:

— Да, немного. Какая все-таки потрясающая глупость — вся эта фэнтези.

Ведьма снова выглядела обворожительно.

— Я долго смеялась над «Ведьмой из Блэр», — согласилась Арина. — Но ты знаешь… после этого два дня спала с включенным светом.

— Ты? — поразился я.

— А чему ты удивляешься? Когда живешь одна, в лесу, в маленькой избушке, и посмотришь на ночь такие страсти…

Я только покачал головой. Хотя этот фильм я не видел, может, там и впрямь есть что-то страшное.

— Еще мне «Властелин колец» понравился, — продолжала делиться впечатлениями Арина. — Глупость, конечно, но какая чудесная сказка!

Тут я спорить не стал, у нас в дежурке «Властелин колец» крутили постоянно, это стало каким-то ритуалом, вроде как у космонавтов — посмотреть «Белое солнце пустыни», а у всего населения страны — под Новый год включить «Иронию судьбы». Фильм не то чтобы смотрели, скорее он шел каким-то фоном… но периодически начинались горячие споры — а каким заклинанием можно было бы вот так вот раскрутить противника и закинуть на вершину башни… реально ли создать амулет, хотя бы имитирующий Кольцо Всевластия — чтобы и на носителя влиял, и уничтожить его было почти невозможно, и в Сумрак позволял входить без усилий… Как ни странно, но выход этого фильма внес кое-что новое в практическую магию — ведь всегда найдется упрямец, который не поверит, что «так сделать нельзя», и придумает, как это сделать можно.

— Тебе, наверное, все было в диковинку, когда проснулась? — спросил я.

— Конечно, — фыркнула Арина. — Ну… телевидение да компьютеры — это человеческие игрушки. Вот медицина меня удивила, да… Совсем было ведьм работы лишили.

— Совсем было? — уточнил я.

— Ну да. Хотя в тридцатые годы похуже было — пусть и врачи меньше умели, зато в знахарок почти не верили. Молодежь — так та в лицо смеялась. Сейчас ничего, сейчас нормально. Человек первым делом к экстрасенсу или целителю побежит, — насмешливо произнесла Арина. — А уж потом рентген или анализ крови сделает. Все молодым ведьмам на пользу, и потренироваться есть на ком, и заработок хороший. Шарлатанок только развелось… хрустальный шар на стол поставят, портьеры задернут, да и давай вещать замогильным голосом: «Я Элеонора, потомственная белая ведьма, целительница и предсказательница, владею картами Таро, древней тибетской магией и святыми заговорами, снимаю венец безбрачия, колдую на удачу…» И музыка зазывная играет, и лампочки разным цветом горят… А приглядишься — это всего лишь старая шалава Таня Петрова, сорок два года, выглядит на пятьдесят пять, у самой грудная жаба, молочница и вросший ноготь, раньше была комсомольской активисткой на вагоноремонтном заводе, теперь в ведьмы подалась…

Арина изобразила шарлатанку очень похоже, я улыбнулся. Сказал:

— Мы таких не трогаем. Они от Иных внимание отвлекают.

— Да знаю я, знаю, — вздохнула Арина. — Я тоже не трогаю… почти. Так… экзему какую-нибудь на нежные места напущу… иногда, в сердцах… в воспитательных целях. Порой уж невтерпеж хочется всерьез проучить… а потом подумаешь — что ж я делаю? В аду, может, в соседних котлах вариться будем, так я-то хоть за дело, а она за глупость и жадность!

Я почесал кончик носа. Разговор становился интересным.

— Ты серьезно веришь в ад?

— А как можно верить в Бога и не верить в дьявола? — спросила Арина. Причем произнесла это так, что сразу стало понятно — Бог для нее с большой буквы, а его оппонент с маленькой.

— В котлы и сковородки? — продолжал я интересоваться. — Извини, если личный вопрос…

— Да нет, чего тут личного? — удивилась Арина. — В котлы, конечно, не верю, это фигура речи…

— А в сковородки? — не удержался я.

Арина улыбнулась.

— Тоже. Но система должна иметь обратную связь, должно быть вознаграждение за праведную жизнь и наказание за неправедную.

— Какая система?

— Взаимоотношений Творца с тварями. В смысле — с людьми и Иными. И если у людей выбор есть, так у нас, увы, нет — мы все виновны и обречены на адские муки.

Становилось все интереснее и интереснее.

— Ладно, ты веришь в Бога, это твое личное дело, — сказал я. — На самом деле это для Иных не то чтобы редкость… Но обычно придерживаются более… э… гуманной точки зрения на Бога.

— Как соотносятся Бог и гуманизм? — удивилась Арина. — Гуманизм — это человеческое. Ясно даже из названия.

— Допустим, но… Понимаешь, обычно считают, что Богу важны добрые дела людей, их поведение! Можно быть магом, Иным, но делать добрые дела…

— Противоречит правилам, — строго сказала Арина. — В Библии сказано ясно, никаких двусмысленных толкований быть не может: колдовство — это зло. «Не обращайтесь к вызывающим мертвых, и к волшебникам, не ходите и не доводите себя до осквернения от них…» Или вот, поконкретнее: «Не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою через огонь, прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник, вопрошающий мертвых, ибо мерзок перед Господом всякий, делающий это, и за эти-то мерзости Господь изгоняет их от лица твоего…»

— Ты всегда была такая умная? — спросил я. — А чего тогда подалась в ведьмы?

— Какой выбор у крестьянской девчонки? — пожала плечами Арина. — Господин Якоб меня не спрашивал — ни когда юбку задирал, ни когда в Сумрак запихнул. А раз уж стала ведьмой, то пришлось ведьмой жить… этого не отмолишь.

— Никак? — не удержался я. — Что-то ты недооцениваешь милосердие Божье.

Арина пожала плечами.

— Может, ты и прав, — неожиданно легко согласилась она. — Только я ж не только колдовала. Бывало, что и людей изводила… начиная с Якоба, учителя моего, а это уж совсем нехорошо — учителей убивать…

— Он же тебя изнасиловал! — возмутился я. — Несовершеннолетнюю!

— Тю… — махнула рукой Арина. — Вот невидаль. Вовсе не насиловал, а совратил. Леденец сахарный дал, между прочим. Не бил почти. А что совсем девчонкой была — так время ж другое было, тогда не на паспорт смотрели, а на сиськи — есть или нет. Не колдун Якоб, так пастух Ванька или барин Евграф Матвеич попортили бы…

Она секунду подумала и добавила:

— Скорее, Ванька, не так уж я и пригожа была, чтобы барин к себе вызвал.