Новый год плюс Бесконечность

Одного голубь никак не мог понять: как же он очутился здесь, так высоко над землей, когда крылья уже давно отказались ему повиноваться?

Где-то рядом послышался тихий шорох. Тирд опасливо повернул голову и тут же замер от ужаса. По левое крыло от дупла, на крепком обледенелом суку сидел здоровенный корвус. Это был один из давешних воронов, — казавшийся теперь, на фоне белого морозного неба, еще больше и свирепее. Ворон увлеченно чистил клюв о ветку.

При появлении Тирда корвус прервал свое занятие, скосил на него влажный черный глаз и выразительно каркнул. Тирд вздрогнул: это могло быть как приветствие, так и предостережение. Он на всякий случай склонил голову, как делают все птицы, повстречавшись с чужаком, бой с которым им нежелателен. Однако ворон в ответ попросту отвернулся, так что было непонятно, что означал на самом деле сей невежливый жест. И Тирд счел разумным спрятаться обратно в дупле. Теперь следовало кое-что обдумать, если только у него еще было время.

Прежде всего, решил Тирд, вряд ли эти страшные корвусы собираются его убивать. Иначе чего ради было тащить его сюда, на верхотуру, в то время как растерзать беспомощного голубя можно было и в снегу. Тем более что корвусы сумели прогнать даже могучего хабифалька. Правда, была еще голубка…

Но мысли о ней Тирд пока отбросил в сторону, смутно предполагая, что в ней-то как раз и заключено зерно загадки его чудесного спасения. Тирд всегда предпочитал сначала аккуратно снимать шелуху, слой за слоем, а уж потом докапываться до сердцевины и заключенного в ней семечка.

Дупло было жилое, и навряд ли здесь обитали корвусы. Тирд был голубь по натуре небрезгливый, поскольку судьба почтовой птицы бросала его не раз в самые разные переделки, зачастую и пахнущие весьма противно. Он прекрасно знал, что ворон — птица далеко не из самых опрятных. А потому за нею частенько следует шлейф запаха гнильцы, а то и чего похлеще. В дупле же приятно пахло сосновой корой, шишками и… отсутствием всех прочих запахов. В том числе и птичьих. Разве что к сосновым ароматам самую малость, почти неуловимо примешивался оттенок птичьего молозива. Но запах его птицы, как правило, напрочь забывают, после того, как оперяются и перестают быть несмышлеными птенцами. Так и у людей происходит с памятью о грудном молоке, вкус которого со временем неизменно выветривается даже из подсознания.

Вдобавок этот корвус, сидящий возле дупла, очень походил на часового, выставленного здесь с одной целью — стеречь Тирда. Но зачем? Чтобы он не удрал? Тогда это дупло — ловушка и темница, и нужно поскорее набираться сил, чтобы попытаться как-то совершить побег. Но мягкий пух и прочий уют дупла настойчиво говорили о другом — клетки для пленников такими не бывают. Следовательно, этот корвус не столько стережет, сколько действительно охраняет Тирда. От чего? Или — от кого? От фалька и хабита? Куницы? Или кого-то еще, гораздо опаснее?

Тут действительно голова могла пойти кругом, что у голубей, кстати, дело совершенно обычное в прямом смысле слова. И Тирд вновь ощутил на своей лапке письмо. Срочное послание, которое он должен доставить не позднее утра послезавтра.

Покуда Тирд размышлял о превратностях своей злополучной судьбы, к сосне подлетел второй ворон. Это был тот, с седыми полосками на крыльях. Корвус сел подле дупла и перебросился несколькими кр-р-раткими вороньими словами с товарищем. После чего проскакал по ветке к дуплу и осторожно заглянул внутрь. Тирд сжался в комок и затравленно смотрел на длинный вороний клюв.

Ворон с минуту размышлял, затем ясно и отчетливо проговорил на всеобщем птичьем:

— Ну-ка, ты , свистун,вылезай наружу!

Тирд озадаченно заерзал, но делать было нечего — не сидеть же тут сиднем всю жизнь? Сколь бы коротка она ему ни была еще отмерена?

Злосчастный голубь кое-как выбрался из дупла и вцепился лапками в крепкую ветвь, чувствуя, как под коготками вышелушиваются кусочки красно-рыжей пахучей коры.

— Куда ты держал путь, покуда не брякнулся в снег, как глупая куропатка? — хмуро спросил второй, которого Тирд сразу окрестил про себя «седым».

— Я нес послание, — кротко ответил Тирд. В присутствии черных лесных воронов голубю лучше держать язык в клюве и далеко его не высовывать. — Я — почтовый курьер на королевской службе.

— Это я вижу, — сухо каркнул седой. — Откуда же взялся фальк? Он что, прежде следил за тобой?

Тирд сделал отрицательное движение, описать которое человеку очень трудно — в птичьих жестах и поворотах головы много разных оттенков, невидимых человеческому глазу, но весьма важных и понятных любому пернатому.

— Это очень странно, — задумчиво пробормотал ворон. — Что, скажешь, Затейник?

— Скажу то же, что и думаю, — откликнулся первый ворон. — В лесу Госпожи нет ни фальков, ни хабитов, ни кречетов. Слава Госпоже!

— Слава Госпоже! — вслед за собратом повторил седой корвус. — Что ж, твое счастье, свистун, что ты заинтересовал Госпожу. Валяться бы сейчас твоим перьям под деревьями, хабит разделал бы тебя за милую душу.

— Почему ты называешь меня свистуном, корвус? — со смелостью обиженного возразил Тирд. — Я ведь тоже знаю немало прозваний для вашего брата, Черного народа. И среди них есть немало еще обиднее…

Седой озадаченно взглянул на голубя и даже крякнул как весенний скворец.

— Ну, как… Вы же всегда свистите при полете, голубиная семья. Перья у вас так устроены, что ли… Или, может, крылья.

— Ты ошибаешься, мой верный Искусник, — раздался нежный мелодичный голос. И тут же возле дупла опустилась давешняя голубка. Теперь она уже не казалась такой синей, как в первый раз; ее перья и пух выглядели сизым пеплом, мягко обволакивающим миниатюрное и очень изящное тело. Голубка походила на молодую горлинку, но выглядела гораздо мельче ее, как все маленькие вяхири, и корвусы наперебой величали ее своей госпожой. Тирд на всякий случай тут же приосанился и распушил перышки на шее.

— Наш гость — почтовая птица. К тому же — на королевской службе, — мягко и учтиво пояснила голубка. — А почтовые птицы, как известно, не издают свиста при полете. В отличие от нас, простых лесных голубей, — лукаво добавила она, словно желая напомнить, что и она, здешняя госпожа, тоже принадлежит к голубиному народу.

Устыженный ворон низко склонил голову, признавая свое заблуждение.

— Добро пожаловать в наш лес, добрый странник, — улыбнулась голубка.

Тирд не случайно состоял на королевской службе — этикет и политес в таких случаях он знал отменно. Поэтому голубь высоко подпрыгнул, даром что еще нетвердо стоял на своих красных лапках, сделал глубокий реверанс и раскрыл хвост веером, трепеща и потрескивая каждым пером. Один из воронов при этом презрительно сморщился и повел клювом набок, точно говоря: ох уж мне эти придворные церемонии! Но Тирд и клювом не повел — все его внимание было устремлено на прекрасную сизую голубку, умевшую непостижимым образом ежедневно менять цвета своего нежного оперения.