Новый круг Лавкрафта

Дейв поймал себя на мысли, что раскачивается в такт долетающему до него то громкому, то тихому вою. Остальные, как он успел заметить, подпали под те же чары. И тут его охватило острое чувство потери, в странной пропорции смешанное с возбуждением. Дейв вдруг заметил, что профессор встал и вышел вперед. Ему потребовалось нешуточное усилие воли, чтобы проводить фигуру Армендариса взглядом.

Тот аккуратно снимал с себя одежду, постепенно обнажая тело. К немалому удивлению Дейва, оно оказалось исписано и изрисовано — в бледном свете луны темные узоры явственно выделились на коже профессора. Похоже, Армендарис расписал себя сам — ну и с помощью Росы, которая нанесла рисунок на места, куда он сам не смог дотянуться. Узоры сливались в единый орнамент, завитушки переходили одна в другую и выглядели как-то… жутковато. Словно бы предназначались для того, чтобы отвращать от себя.

Совершенно обнаженный и абсолютно не похожий на прежнего Армендариса, — теперь в нем никто не смог бы заподозрить интеллектуала, исследователя и цивилизованного человека, — профессор вышел из-за камней и подошел к сектантам совсем близко. Возведя глаза к небу и разведя руки в стороны, — Армендарис тут же сделался похожим на несоразмерно огромную цаплю — он принялся что-то декламировать неестественным, особо модулированным голосом.

Сектанты в полном изумлении воззрились на тень, которая ворвалась в их круг и нарушила ритуал. Похоже, обряд прервали в крайне важный момент. И только один, весьма знакомый Дейву, не выглядел обеспокоенным. Он спокойно стоял рядом с костром. Его кожу покрывали узоры, очень похожие на те, что нарисовал на себе профессор, вот только этот орнамент нанесла не кисть. Его, похоже, вытатуировали или даже выжгли на груди и спине этого человека!

Дейв впервые видел Джоша Виппла без одежды.

Старик не перестал петь, однако интонация, с которой он вел мелодию, весьма изменилась. Дейв не понимал ни слова на чуждом уху языке хорала, однако, как и все остальные, почувствовал укол ужаса. Сами ритм и тембр песнопения заставляли человеческое существо цепенеть от страха. Этот голос приковывал к себе все внимание, хотя взгляд то и дело смещался к безобразной зеленой статуе с другой стороны костра.

Однако профессора не так легко было испугать — он тоже изменил свою песню, и теперь она звучала столь же угрожающе, как и у его противника. Сектанты в ужасе отшатнулись от Армендариса и жалкой толпой сгрудились вокруг огня. В глазах Виппла мелькнуло что-то похожее на растерянность, и он удвоил усилия, возвысив голос и подняв руки.

Дейв почувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Он хотел сделать шаг назад, отступить, но не мог двинуться с места. Его судьба, его душа, его внимание приковались к странному напеву и к скальной площадке с костром — невозможно, нельзя уйти, пока все не разрешится тем или иным способом. Его затягивало в полусонное состояние, но, несмотря на наползающее полузабытье, он отметил, что и сектанты, и солдаты Гомеса чувствуют себя точно так же. В полном сознании оставались лишь Армендарис и Виппл.

А это что еще такое? Для утреннего тумана рановато… Однако сомнений не оставалось: вокруг мыса собиралось мутное облако. Оно надежно укрывало от посторонних взглядов все, что происходило внутри. Перспектива исказилась, и Дейв уже не различал далекое и близкое — он даже солдат не видел, хотя знал, что они построились и заняли позицию прямо у него за спиной. Он не чувствовал базальтовой толщи под ногами. Странный какой-то туман, неестественный. От него волоски на спине вставали дыбом. А еще он был — черный. Да, непрозрачный и черный.

Голоса Виппла и профессора сделались громче и пронзительнее, и Дейву показалось, что в воде рядом с берегом что-то зашевелилось…

И тут он услышал крики вокруг себя — и с удивлением понял, что тоже кричит. В голове кто-то, кто был не им, тоненько захихикал. Дейв встряхнулся, настырный кто-то не ушел, а захихикал снова.

Голос Виппла сорвался на пронзительный, дрожащий от напряжения крик, а то, что шевелилось в воде, сгустилось в некий отчетливый образ. Оно вырастало на глазах, нависая над мысом, а его лицо… если это можно было назвать лицом… топорщилось сотнями щупальцев. Ящериная морда наклонялась к берегу, за спиной развернулись прозрачные крылья. Чудище наползало, оставляя в воде фосфоресцирующий след. Дейв узнал запах… о да, то был смрад, что он и его семья впервые почувствовали в винном погребе той жуткой ночью. В голове хихиканье сменилось диким, надрывным хохотом, и он с отчаянным воплем прихлопнул ладонями саднящие виски в тщетной надежде прогнать криком наползающее безумие.

Над мысом нависла огромная когтистая лапа. Пламя костра задергалось и угасло. Какой-то сектант, очевидно, сошел с ума. Другой упал на живот и принялся низко и жалобно поревывать. Другой взвизгнул, заверещал и бросился со скалы вниз, прямо на острые камни.

Покрытая засохшим панцирем ила и водорослей лапа неуверенно зависла над дуэлянтами — ибо профессор и Виппл совершенно очевидно сражались, каждый своей песней. Перебирая когтями, жуткая конечность протягивалась то к одному, то к другому поющему. Профессор запел из последних сил, а Виппл видимо сжался, когда в небесах вдруг прокатился громовой клич: «Ктулху ий вглнн!» И завеса колдовского тумана разодралась.

Лапа пришла в движение. Она покачнулась в воздухе, ударила и… сомкнулась на тощей фигуре Виппла! Невозможный, чудовищный крик ввергаемой в ад души исторгся из перекошенных губ Виппла. Чудище выдрало из извивающегося тела душу и с брызгами обрушилось в пенные волны океана. Поднятая им волна захлестнула мыс, и Дейв чуть не захлебнулся. Откатывающаяся быстрина ударила его по ногам, и он опрокинулся на спину и так и остался лежать — жалкий, мокрый и дрожащий от холода. В небе медленно ходили кругами звезды, хотя нет, карусель полночного света кружилась все быстрее и быстрее, и наконец его затянуло в бессветный водоворот милосердного забвения.

Его безжалостно трясли. Дейв так хотел, чтобы его оставили в покое — но нет! Его трясли, и трясли, и трясли! Наконец он моргнул — и тут же сморщился от боли в глазах. Перевернувшись поудобнее, он увидел перед собой изможденное лицо майора Гомеса, за которым волшебным, прямо как на рекламной картинке, фоном переливалось бирюзовое небо. Дейв резко сел. Ух ты, как башка-то болит… Что ж он такого вчера сделал?.. И тут, к несчастью, он все вспомнил.

— А где профессор? — быстро спросил Дейв.

Гомес молча кивнул в сторону — там сидел бледный и несчастный Армендарис, изо всех сил кутаясь в толстое солдатское одеяло. Профессор устроился у самого края утеса и мрачно созерцал морскую гладь. Дейв повернулся обратно к майору.

— Выходит, уцелел. Как он?

Тот пожал плечами:

— Уцелел. Как у него дела, спросите сами. А я пошел к моим людям. Нам еще… этих… тьфу, язык не поворачивается их людьми называть… нужно собрать и увезти.

Дейв поднялся и подошел к неподвижной фигурке. Солдаты сгоняли оставшихся в живых сектантов и подталкивали их к грузовикам. Люди майора, похоже, очень спешили. Солдаты обходились с арестованными не очень-то вежливо, то и дело пихая их в спины и оступаясь — потому что почему-то смотрели все больше не вперед, а назад, на обманчиво спокойное море. Сектанты, пошатываясь, брели к машинам в полубессознательном состоянии — им явно было не до сопротивления.

— Педро?

Профессор повернулся к Дейву. В лице у него не было ни кровинки.

Дейв уселся на камень радом с Армендарисом.

— У тебя… получилось.

— Д-да. Пожалуй. Сам бы я, конечно, не справился. Хорошо, что я знал точные слова. Виппл — он был сильный. Очень сильный. Но в критический момент растерялся.

Так они сидели некоторое время, молча созерцая накатывающие от азиатских берегов волны.

— Слушай, ну так что, нефть теперь перестанет подтекать?