Новый курс (в редакции 1924 г.)

Наиболее грозное разногласие возникло в партии в связи с величайшей задачей мировой истории, задачей захвата власти осенью 1917 г. Острота вопроса, при бешеном темпе событий, почти немедленно придала разногласиям остро-фракционный характер: противники захвата власти, даже не желая того, блокировались фактически с не-партийными элементами, опубликовывали свои заявления на страницах непартийной печати и пр. Единство партии было на острие ножа. Каким образом удалось избежать раскола? Только быстрым развитием событий и победоносной их развязкой. Раскол был бы неизбежен, если бы события растянулись на несколько месяцев, а тем более, если бы восстание закончилось поражением. Бурным наступлением партия, твердо руководимая большинством ЦК, перешагнула через оппозицию, власть оказалась завоеванной, и оппозиция, очень малочисленная, но высоко квалифицированная в партийном смысле, встала на почву Октября. Фракционность и угроза раскола были в этом случае побеждены не формально-уставным порядком, а революционным действием.

Второе крупное разногласие возникло в связи с вопросом о брест-литовском мире. Сторонники революционной войны сплотились в подлинную фракцию, со своим центральным органом и пр. Я не знаю, какое подобие основания имеет всплывший недавно анекдот о том, как т. Бухарин почти что собрался арестовать правительство т. Ленина. Вообще говоря, это немножко похоже на плохую майнридовщину или на коммунистическую… пинкертоновщину. Надо думать, Истпарт в этом разберется. Несомненно, однако, что существование лево-коммунистической фракции представляло чрезвычайную опасность для единства партии. Довести дело до раскола не представляло бы в тот период большого труда и не требовало бы со стороны руководства… большого ума: достаточно было просто объявить лево-коммунистическую фракцию запрещенной. Партия применила, однако, более сложные методы: дискуссии, разъяснения, проверки на политическом опыте, – мирясь временно с таким ненормальным и угрожающим явлением, как существование внутри партии организованной фракции.

Мы имели в партии довольно сильную и упорную группировку по вопросам военного строительства. По существу дела эта оппозиция была против построения регулярной армии, со всеми вытекающими отсюда последствиями: централизованным военным аппаратом, привлечением специалистов и пр. Моментами борьба принимала крайне острый характер. Но и здесь, как в Октябре, помогла проверка оружием. Отдельные угловатости и преувеличения официальной военной политики были, не без воздействия оппозиции, смягчены – не только без ущерба, но и с выгодой для централизованного строительства регулярной армии. Оппозиция же постепенно рассосалась. Очень многие ее активнейшие представители не только втянулись в военную работу, но и заняли в ней ответственнейшие посты.

Резко обозначились группировки в период памятной дискуссии о профсоюзах. Сейчас, когда мы имеем возможность оглянуться на эту эпоху в целом и осветить ее всем последующим опытом, становится совершенно очевидным, что спор шел вовсе не о профсоюзах и даже не о рабочей демократии: через посредство этих споров находило свое выражение глубокое недомогание партии, причиной которого был слишком затянувшийся хозяйственный режим военного коммунизма. Весь экономический организм страны был в тисках безвыходности. Под покровом формальной дискуссии о роли профсоюзов и рабочей демократии шли обходные поиски новых хозяйственных путей. Действительный выход открылся в уничтожении продовольственной разверстки и хлебной монополии и в постепенном высвобождении госпромышленности из тисков главкократии. Эти исторические решения принимались единогласно, и они целиком покрыли дискуссию о профсоюзах, тем более, что на основе НЭПа самая роль профсоюзов предстала в совершенно ином свете, и резолюцию о профсоюзах пришлось радикально менять через несколько месяцев.

Наиболее длительный и некоторыми своими сторонами крайне опасный характер имела группировка «рабочей оппозиции». В ней находили свое перекошенное отражение и противоречия военного коммунизма, и отдельные ошибки партии, и основные объективные трудности социалистического строительства. Но и здесь дело вовсе не ограничилось одним лишь формальным запретом. В области решений по вопросам партийной демократии были сделаны формальные шаги, а в области чистки партии были сделаны фактические, в высшей степени важные шаги навстречу тому, что было правильного и здорового в критике и требованиях «рабочей оппозиции». А главное, благодаря тому, что партия своими хозяйственными решениями и мероприятиями исключительной важности покрыла в основном и существенном наметившиеся разногласия и группировки, стало возможным, т.-е. обещающим реальные результаты, формальное запрещение фракционных образований на X съезде партии. Но само собою разумеется, – об этом свидетельствуют нам и опыт прошлого и здравый политический смысл, – одно лишь запрещение не заключало в себе не только абсолютной, но и вообще сколько-нибудь серьезной гарантии предохранения партии от новых идейных и организационных группировок. Основной гарантией является правильность руководства, своевременное внимание ко всем запросам развития, преломляющимся через партию, гибкость партийного аппарата, не парализующего, а организующего партийную инициативу, не пугающегося голосов критики и не застращивающего призраком фракционности: застращивание есть вообще чаще всего продукт испуга! Постановление X съезда, запрещающее фракционность, может иметь только вспомогательный характер, но само по себе оно еще не дает ключа ко всем и всяким внутренним затруднениям. Было бы слишком грубым организационным фетишизмом думать, что одно лишь голое постановление – независимо от хода развития партии, от ошибок руководства, от консерватизма аппарата, от внешних влияний и пр. и пр. – способно оградить нас от группировок и фракционных потрясений. Такой подход сам по себе уже глубоко бюрократичен.

Конец ознакомительного фрагмента.