"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17

– Кстати, об Академии наук. Что говорят ученые?

Палицын усмехнулся.

– Говорят, государь, что мы нехорошие люди, поскольку отказали им в возможности принять участие в этой экспедиции.

– Обойдутся. Ученые всем хороши, но держать язык за зубами не умеют, а это обстоятельство в операции «Знак» явно будет излишним. Примут участие в следующих экспедициях.

– Да, ваше величество.

– Борис Алексеевич, что с информационным ходом операции «Знак»?

Суворин открыл папку и дал справку:

– К утру 28 мая слухи о найденных в Сухаревской башне артефактах и, в частности, об обнаруженной Черной книге колдуна Якова Брюса дополнились слухами о привезенных на дирижабле «Гигант» таинственных кристаллах с Марса, за которыми и была, как утверждают «знающие люди», отправлена эта экспедиция на самом деле. Слухи также красочно описывают доставку ящиков в полночь по улицам Москвы, и что их сопровождали в страшную Сухаревскую башню тринадцать черных всадников. Предлагаю для усиления эффекта дать официальное опровержение.

Киваю.

– Да, давайте опровержение. Только опровергайте очень решительно и даже яростно. Особенно отрицайте слух о том, что экспедиция привезла живых марсиан или их тела. Можно даже выпустить заявление Министерства внутренних дел о том, что распространители слухов будут строго наказаны. Пусть толпа укрепится во мнении, что власть что-то скрывает.

– Сделаем, ваше величество.

– И раскручивайте тему угрозы из космоса. Не утверждайте прямо факт того, что это был взрыв марсианского корабля, но и не исключайте такую возможность. Газеты же пусть делают основной акцент именно на марсианах. И передайте международным информационным агентствам фотографии вывала леса. Снимки, сделанные с воздуха и на самой поверхности. И про то, что случилось бы при взрыве такой силы, случись он над Москвой, Петроградом или Лондоном, не забудьте. Особенно про Лондон. И Нью-Йорк.

Глава X Война без войны

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ.

ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО».

29 мая (11 июня) 1917 года

Трудно ли сыскать в Российской империи человека? Не революционера, не подпольщика, не агента какого-нибудь, а просто человека? Причем не крестьянина, не мещанина обывателя, а самого что ни на есть потомственного дворянина? Их всего-то в стране миллион триста тысяч человек, и все они учтены и в родословные книги записаны.

Тогда почему я за три месяца даже не сделал попытку?

Я катил по извилистым лесным дорожкам. Вероятно, лесом данную местность можно все же назвать весьма условно, ведь, как бы то ни было, это не совсем глухая чащоба, а окрестности императорской резиденции, однако здесь, вдали от цивилизации и новой старой столицы, природа все еще сохраняла некоторую первобытность и на парк не очень-то походила.

Более-менее ухоженные дорожки сменялись едва различимыми тропинками, те, попетляв по каким-то зарослям, вновь выводили к обжитым местам, и наоборот. Я нарезал версту за верстой, следуя заветам и рекомендациями моего лейб-медика академика Павлова, который, озаботившись здоровьем вашего покорного слуги, буквально выел мне мозг причитаниями о том, что негоже царю-батюшке так себя надрывать и всячески гробить. Дел и проблем много, а я у России один. С последним утверждением спорить было трудно, и я подчинился.

Правда, доктор рекомендовал мне конные прогулки, но я так и не смог себя пересилить. Нет, если что, я с легкостью вскочу в седло и поведу дивизию в атаку или возглавлю парадный марш, но это если сильно надо. А так, чтобы ради удовольствия? Нет, увольте. Не мое это. Пока, во всяком случае.

Поэтому наматывал я километры на более привычном и психологически более комфортном транспорте – на велосипеде. И пусть это не чудо технической мысли третьего тысячелетия, со всякого рода переключениями скоростей и прочими примочками, но это все же велосипед.

Вряд ли, конечно, я был предоставлен сам себе, все же это окрестности строго охраняемого объекта имперского значения, да и генерал Климович не просто так подробно расспрашивал о планируемых маршрутах моих велопрогулок, но на глаза мне никто не попадался, а я никого и не искал, не желая, с одной стороны, портить себе уединение, а с другой – подводить охрану под конфуз и монастырь, ведь наверняка начальник моей личной службы безопасности строго-настрого приказал не отсвечивать и на глаза императору не попадаться без особой на то нужды.

Да и не хотел я сейчас никого видеть. Думал думы тяжкие. И отнюдь не о международном положении я размышлял, и даже государственными заботами не был занят. Не мог ответить сам себе на простой вопрос – почему я за три месяца так и не попытался?

Нет, сначала утешал себя мыслью, что очень-очень сильно занят, что у меня заговоры, революции, войны и прочие мятежи. Мол, нет у меня возможности даже головы поднять, но вот потом, как только все устаканится, я обязательно распоряжусь…

Но не распорядился.

Три месяца я здесь и вот уже три месяца не знаю, как мне подступиться к этому вопросу. Я боялся. Боялся задействовать спецслужбы или собственную моего величества Канцелярию, опасаясь дать в чужие руки слишком многое, вручить рычаги влияния на мою скромную персону. Боялся утечки информации, боялся разговоров и грязных лап интриганов. Но сейчас мне совершенно понятно, что панический страх у меня вызывает вовсе не все перечисленное выше, а сама возможность найти и посмотреть в глаза. Ей и ему.

Нет, будь я обычным императором, возможно, мне было бы и проще. Ну, бывают в жизни ситуации, когда прошлое вторгается в привычную и размеренную жизнь. Ты на то и царь-батюшка, чтобы принимать трудные решения. Но я не был простым императором. Я проклинал себя за трусость, за малодушную попытку отложить или вообще игнорировать эту проблему, одновременно ловя себя на мысли, что не надо туда лезть, не надо ничего делать, не выйдет из этого ничего хорошего. Ни для кого.

Но с другой стороны, есть как минимум один человек, который знает, что я знаю. И пусть он во Франции, но когда-то же он вернется. Наверное. Впрочем, есть и в России еще как минимум два человека, которые знают страшную семейную тайну и мою роль в ней. Могу ли я вмешаться? Должен ли?

Тем более что я вовсе не собирался давать толчок лишним надеждам или лишним воспоминаниям. Это и так была слишком скандальная история, дорого обошедшаяся всем, кто в ней участвовал.

А ведь где-то там, на просторах России живет некогда любимая прадедом женщина. И где-то там живет мальчик, семи лет от роду. Мальчик, который является мне одновременно и сыном, и дедом.

Такой вот парадокс истории.

Имею ли я моральное право вторгаться в уже как-то упорядоченную жизнь Ольги Кирилловны и мальчика Михаила? Да и в жизнь уважаемого полковника Василия Петровича Мостовского, который, зная, чей это на самом деле сын, признал его своим, не доводя дело до скандала всероссийского масштаба?