"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17

* * *

«New-York Tribune», 17 июня 1920 г .

Марк Твен. Соединённые линчующие штаты. 1901г.

Как я уже говорил, иные считают, что толпа, собирающаяся на линчевание, получает от этого удовольствие. Это, конечно, неправда, этому невозможно поверить. Последнее время стали открыто утверждать — вы не раз могли видеть это в печати, — что до сих пор мы неправильно понимали, какой импульс движет линчевателями; в них-де говорит в эти минуты не чувство мести, а просто звериная жажда поглазеть на людские страдания. Если бы это было так, толпы людей, видевших пожар отеля «Виндзор», пришли бы в восторг от тех ужасов, которым они были свидетелями. А разве они восторгались? Подобная мысль никому и в голову не придет, подобное обвинение никто не осмелится бросить. Многие рисковали жизнью, спасая детей и взрослых от гибели. Почему они это делали? Потому что никто не стал бы порицать их за это. Ничто не связывало и не ограничивало их — они могли следовать велениям сердца. А почему такие же люди, собравшись в Техасе, Колорадо, Индиане, стоят и смотрят на линчевание, всячески показывая, что это зрелище доставляет им безмерное удовольствие, хотя на сердце у них печально и тяжело? Почему никто из этой толпы пальцем не двинет, ни единого слова не скажет в знак протеста? Думается мне, только потому, что такой человек оказался бы в меньшинстве: каждый опасается вызвать неодобрение своего соседа, — для рядового человека это хуже ранения или смерти. Стоит распространиться по округе вести о предстоящем линчевании, как люди запрягают лошадей и с женами и детьми мчатся за несколько миль, чтобы посмотреть на это зрелище. В самом ли деле для того, чтобы посмотреть?.. Нет, они едут только потому, что не свободны, они боятся остаться дома: а вдруг кто-нибудь заметит их отсутствие и неодобрительно отзовется о них потом! Вот этому можно поверить, ибо все мы знаем, как мы сами отнеслись бы к такому зрелищу и как бы мы поступили в таких обстоятельствах. Мы не лучше и не храбрее других, и нечего нам это скрывать.

… Давайте вернем американских миссионеров из Китая и предложим им посвятить себя борьбе с линчеванием. Поскольку каждый из 1511 находящихся там миссионеров обращает по два китайца в год, тогда как ежедневно на свет появляется по тридцать три тысячи язычников, потребуется свыше миллиона лет, чтобы количество обращенных соответствовало количеству рождающихся, и чтобы «христианизация» Китая стала видна невооруженным глазом. Следовательно, если мы можем предложить нашим миссионерам такое же богатое поле деятельности у себя на родине — притом с меньшими затратами и достаточно опасное, — так почему бы им не вернуться домой и не попытать счастья?

* * *

САСШ, Нью-Йорк, Грамерси-парк , «Хили», ночь на 18 июня 1922г.

Сегодня старая таверна «Хили» гудела от новостей. Страшные фотографии в молодой «Daily News» веско словом недавно почившего классика «иллюстрировала» «New-York Tribune». Потому поэты и писатели, а также прочие литературные критики, всегда и везде отличающиеся тонкой душевной организацией, бурно переживали очередную расправу. И надо же так своевременно было опубликовать этот памфлет Марка Твена его душеприказчикам. Классика— вечна. Собственно, измученные сухим законом американские пииты и прозаики уже минут пять обсуждали именно это. Нью-Йорк город республиканский, и все сочувствовали неграм, да и отсутствие алкоголя в крови мешало обострению любых споров. Только за одним столом явно разгоралась полемика, и сотрапезники явно приступили к публичной декламации.

Энель отложил газеты. Говорили по-русски. Это интриговало и настораживало.

– Учи язык, Дэвид! Никто тебя знать не будет, если не писать лирики; на фунт помолу нужен пуд навозу — вот что нужно. А без славы ничего не будет! Хоть ты пополам разорвись — тебя не услышат. Так вот Бурлюком и проживешь! — вещал молодой не высокий блондин рязанской наружности.

— А это чем тебе не лирика? — возмутился курчавый брюнет, вероятно еврей.

Поднявшись он громко с выносом руки продекламировал:

«У Нью-Йорка глаз вставной Смотрит им Гудзону в спину Он качает бородойН а уме скопивши тину. Стал Нью-Йорк мне младшим братом Мы играем часто в мяч В небоскреб аэростатом Без уловок и отдач.»

Сидевшие за столиком одобрительно зааплодировали. За другими столиками стали оборачиваться на единственное знакомое им слово. Энель постарался уловить как эту реакцию. Ему ещё не раз может случиться «не понимать» соотечественников.

— Давид! Ты Силен! — долговязый сосед блондина попытался приобнять еврея. Но вышло это неуклюже, похоже в чашках на столе был не только кофе.

— Вижу вжился ты в здешнюю жизнь. А по мне так здесь полно мрази, — вставил блондин.

— Вот напишешь этим буржуям на английской — будешь свой, — продолжил он.

— Не уходи! Ответь, как поэт! Самому то об Америке слабо написать? — не унимался Давид.

— Да, как с листа! —

Сергей неловко встал. Энель теперь смог его рассмотреть. Кажется, это был Есенин. Публиковали здесь его портрет в статьях о приезде русской думской делегации.

В считанные секунды лицо его просветлело, глаза зажглись, тело подобралось. Уверено и размеренно Сергей начал:

« Дело, друзья, не в этом. Мой рассказ вскрывает секрет. Можно сказать перед светом, Что в Америке золота нет. Там есть соль, Там есть нефть и уголь, И железной много руды. Кладоискателей вьюга Замела золотые следы. Калифорния — это мечта Всех пропойц и неумных бродяг. Тот, кто глуп или мыслить устал, Прозябает в ее краях…»

Собравшиеся умолкли, и даже не понимающие слов слушали зачаровано.

«…Вместо наших глухих раздолий Там, на каждой почти полосе, Перерезано рельсами поле С цепью каменных рек шоссе. И по каменным рекам без пыли, И по рельсам без стона шпал И экспрессы, и автомобили От разбега в бензинном мыле Мчат, секундой считая доллар. Места нет здесь мечтам и химерам, Отшумела тех лет пора. Все курьеры, курьеры, курьеры, Маклера, маклера, маклера… От еврея и до китайца, Проходимец и джентльмен – Все в единой графе считаются Одинаково — бизнесмен.

Знакомые слова встряхнули публику. Впрочем, где -то за дальним столиком пытались переводить. Весьма вольно, но по смыслу, и среди аборигенов стали появляться и осознано восторженные понимающие. Энель краем глаза смотрел и за ними и старался как остальные внимающие удивлённо приоткрывать рот.

«…На цилиндры, шапо и кепи Дождик акций свистит и льет. Вот где вам мировые цепи, Вот где вам мировое жулье. Если хочешь здесь душу выржать, То сочтут: или глуп, или пьян. Вот она — Мировая Биржа! Вот они — подлецы всех стран. Эти люди — гнилая рыба. Вся Америка — жадная пасть!...»

Русские за столом, слушали склонившись и сложив руки. Даже Давид, кажется готов был по окончании зааплодировать. Есенин вздохнул и выпалил на выдохе:

«…Но Россия... вот это глыба... Лишь бы только царская власть!...»

Лицо Давида сжалось и покраснело, руки сжались в кулаки.

– Ах, ты, гнида! — выплюнул из себя брюнет, попытавшийся во прыжке ударить блондина.

Есенин опешил. Но отстранился. Удар пришелся в плечо и, соскользнув, нападавший упал на пол.

— Бисово племя! — ожил Есенин. Но его удар прошел мимо: выше падающего Бурлюка.

Удержать равновесие не удалось, и блондин упал на брюнета. Началась схватка в партере.

— Царский прихвостень!

— Анархист!

— Кацап!

— Жидовская морда!

За толпой Скарятин не видел схватки поэтов. Но глухие удары, говорили, что размаха ударам не хватало,

— Гнида! Кусачая!-