Новый Мир (№ 1 2007)

— Ах, это?.. Это бывших жильцов. Да, выкинуть надо, но как-то все... Ха, баба Маша разве отнесет что-то на помойку! Эти старики...

— Погоди, как — “бывших жильцов”? — не понял Никита. — Здесь люди разве не... насовсем?

Оказалось, нет. Костярин с большой неохотой разъяснил здешние порядки. Как только человека забывают “на большой земле”, его выселяют из поселка. Что называется — “на выход с вещами”. Куда?.. Неизвестно, да и знать не особо хочется.

Чтобы разрядить обстановку (пацаны стояли подавленные), Костя с фальшивым хохотком ввернул шутку из кино: “А у нас текучка! Ой, кака страшна у нас текучка!” — но никто не засмеялся, и пришлось, обратно надев серьезность, успокаивать: молодым-то как раз нечего бояться, их помнят до-олго... По-настоящему Костя волнуется только за Кузьмича. Кому он нужен, что там, что здесь. Дети позабыли... А вот с бабой Машей-то как раз все в порядке. С убийствами вообще особая “фишка”. Ведь пока виновный отбывает наказание, о человеке, получается, помнят, да?..

И поспешили свернуть эту тему — не самую веселую.

Взбодрившись, решали технические вопросы: как спасти самогон от беспощадного нагревания.

Самое странное в банных посиделках, в таком вот общении голых людей, — это полная, до дикости, несовместимость лица и тела . Как бы объяснить? Наверное, когда лицо очень знакомо, такой необычный “контекст” и бьет в глаза, и абсурд только усиливается тем, что переход одного в другое — вот он, весь на виду... Плюс загар, цвет лица все равно иной и граничит довольно резко. Болтаешь с кем-нибудь в парилке. И все равно от легкой ирреальности не отплеваться: это как если бы голова одна, самостоятельно прикатила к тебе и вот ведет беседу как ни в чем не бывало...

Пили, ржали, дурачились — пока не напомнили Никите, что он вообще-то грозился каким-то очень уж сурьезным разговором.

— Да. Костя, мы ведь уезжаем через два дня... то есть должны уехать. Короче, тебе нельзя тут оставаться. Я все продумал. Мы устроим тебе побег.

Костярин оторопел, а потом расхохотался, даже сильнее, чем надо, да просто чуть не шлепнулся с лавки. Убежать из Лодыгина! Ха! Святая простота! Они думают, что автобусная остановка не под контролем, что... что...

— Я же говорю — все продумано! Стал бы я вас собирать... Бежать надо с кладбища. Там за лесом автотрасса. Пока нас хватятся, мы уже доберемся на попутках до города. Тебя, понятно, сажаем первым, а нас если и поймают, то взятки гладки. А в городе встречаемся в условленном месте. Поживешь пока у меня. Что еще? Матери твоей сообщим...

В парилке, куда заходили ненадолго, у каждого от жара стучало в ушах и поводило глаза... Олегу вспомнился домашний компьютер, такая операция, как перезагрузка (слово дикое, но кнопка есть), когда в мониторе все дерг! — а потом вроде бы так же. И здесь. “Перезагрузка” мозгов и давления.

— Вообще мысль, конечно, интересная, — протянул Костя после молчания. — Но...

— Что “но”! Костярин, я тебя не узнаю! Что за пенсионные настроения? Отставить! Мы же “безбашенные” — помнишь, как нам та девчонка с Утчи сказала? — и вообще... Ну вспомни, вспомни, сколько мы всяких фокусов делали и что думали когда-то: ах, что нам за это будет?.. Это же драйв, понимаешь? Плевать, поймают или нет! Попробовать надо — живем-то один раз!..

А правда! Что он в этом Лодыгине... Забудешь тут, сколько тебе лет: утро, вечер, утро, вечер, действительно — пенсия какая-то, тошнит уже. Чего здесь ждать? Чего ловить?.. Драйв. Драйв. Да фигня, все получится! Добраться бы до города, а там... все как раньше: тусовки, музыка... жизнь. Жизнь!

Черт, ладно! Была не была!

Сердце так колотилось, видимо — от жара.

Костя поставил лишь одно условие: Кузьмича взять с собой. Было бы нечестно бросить старика здесь одного. Ребята слегка озадачились, конечно, но отшутились: конечно, куда, мол, без специалиста. Как-никак из немецкого плена бежал, ха...

Они посидели еще и еще выпили. Болтали намеренно на отвлеченные темы, грубовато, про дружков-приятелей такое, чего не могли при девушке. Намеренно не о том, что задумали, но общая нервная радость, взвинченность так и носились в воздухе, а новоиспеченный граф Монте-Кристо и вовсе улыбался во все маслянистое лицо, сидел, буквально обалдевший от счастья. Светился и лоснился. Теперь он просто не мог говорить ни о чем, кроме как о побеге. А сколько их побежит? Пятеро, получается?.. А как не засветиться с такой толпой — по кладбищу, по лесу?.. А может, тогда лучше разделиться?

— Я могу пойти, допустим, с Евой, а...

Косте, размякшему от самогона, жара и главным образом от предвкушения воли, и в голову не пришло — что он сейчас брякнул.

Олег медленно поднялся, багровый. О! Ну вот. А ведь как мирно все начина...

— Что ты сейчас сказал, повтори!

— Олег, стой, я совсем не имел в виду... Я...

— Заткнись!!! Поиздевайся еще!.. Ты что думаешь, паскуда, это нормально, да? — зажигать с Евой, да еще и при мне живом! Ты кем себя возомнил вообще, ты!.. — Олег пьянел на глазах.

— Я сейчас все объясню...

— Я сам тебе все объясню!

В другое время Никита бы успел пресечь бросок, повиснуть на озверевшем, вовремя разнять, но это оказалось слишком диким и страшным — ринуться в бой голышом. Психика человеческая.

Грохнул ковш с лавки. Грохнул, в сто раз сильнее, об пол Олег, поскользнулся на мокрых досках, — всем корпусом, с силой, ба-ах! Костярин тяжело дышал. Кажется, от кулака он увернулся.

С минуту было полное оцепенение, только в печке стреляло.

Потом Олег со стоном, с воздухом сквозь зубы зашевелился, начал подниматься; на его правом бедре, ободранном, наливалось кровяное пятнище. Господи!

Усадили на лавку. Вид у Олега был обалдевший, словно он уже забыл, и все то наваждение, ту ярость благородную — все это вытряхнуло напрочь. Пацаны бегали вокруг, бестолково хлопотали; полили полотенце самогоном, и получившийся компресс ужасно, до одури пах на всю баню именно компрессом, и приложили его к ссадине. Раненый боец все приходил в себя. Ободранный бок как свинина. Ожгло — до слез.

Костя, копошась с полотенцем, все бормотал, бормотал в панике, что он не... что он... он не должен был, и это да, подло, и...

— Не лапай меня! — Олег нашел в себе силы усмехнуться.

И шутка как-то сразу разрядила обстановку. Заулыбались, выдохнули. Никита разлил по стаканам остатки самогона, и руки его тряслись.

А главное, он понимал, и понимали все: драки больше не будет.