Новый Мир (№ 1 2009)
Шрифт:
Марат Гринберг. Вычитывая Слуцкого. Борис Слуцкий в диалоге с современниками. — “Крещатик”, 2008, № 3 <http://magazines.russ.ru/kreschatik>.
“Не преувеличим, сказав, что всем своим творчеством Самойлов спорил со словом Слуцкого, пытаясь перепрыгнуть через голову друга-соперника, уйти из-под влияния того, кто, по его определению, „ходил, рассекая воздух”...”
Виолетта Гудкова. Когда отшумели споры: булгаковедение последнего десятилетия. — “Новое литературное обозрение”, 2008, № 91 <http://magazines.russ.ru/nlo>.
“Прежде всего — контекст победил текст, перипетии биографии заслонили творчество [Булгакова]. Мистицизм и гламурность современного общества соединились с парапсихологией и экстрасенсами, образуя новый фон. „Мастер и Маргарита” утвердился в массовом паралитературоведении как „эзотерический”
Григорий Дашевский. Признак как призрак. — “Коммерсантъ/ Weekend ”, 2008, № 37, 26 сентября <http://www.kommersant.ru/weekend.aspx>.
“Человек, пишущий стихи, обычно и сам поэтом не представляется, и чувствует себя неловко, если его так представляют другие. <...> Называя свои занятия, люди сообщают нам: вот каково мое место в мире. Назвав же себя поэтом, человек либо сообщит нам, что у него этого места нет, либо что он живет в исчезнувшем мире. Поэтом можно быть только по отношению к своим стихам, но не по отношению к миру. Так мы давно уже привыкли считать, но Андрей Родионов в новой книге стихов „Люди безнадежно устаревших профессий” („Новое литературное обозрение”, 2008) говорит о мире, в котором роль „поэта” уже не отличается от других ролей — не потому, что переменился поэт, а потому, что переменился мир. <...> В этом мире, в котором и о котором написаны стихи Родионова, все люди оказались и в том же состоянии, и в том же положении, что и поэт: у всех нет места в мире, названия всех занятий и ролей — не только „устаревших”, но и самых современных вроде „менеджера” и самых вечных вроде „отверженного любовника” — звучат одинаково неловко или нелепо. Звание „поэт” снова становится в ряд других званий — не потому, что избавилось от своей неуместности и нелепости, а потому, что неуместны и нелепы стали все роли и звания”.
Девяностолетие Александра Галича. — “ OpenSpace ”, 2008, 19 октября <http://www.openspace.ru>.
Говорит Сергей Гандлевский: “<...> воскрешение Галича возможно, ведь воскресает же сейчас в стихах некоторых молодых поэтов ранний Маяковский, с поэтикой которого, казалось, русская поэзия рассталась раз и навсегда. <...> Галич — и как поэт, и как легенда — был одним из кумиров моей молодости. Сложился я и по-человечески, и литературно в 1970-е, в самое что ни на есть советское время. И Галич, скорее всего, смолоду вошел в культурный состав моей крови”.
Говорит Тимур Кибиров: “Думаю, в теперешних моих сочинениях непосредственное влияние Галича не слишком заметно. В свое время он был для меня необыкновенно важен, наверное, без его текстов я был бы каким-нибудь другим литератором”.
Екатерина Деготь. С любопытством и надеждой. — “Ведомости — Пятница”, 2008, № 36, 3 октября <http://friday.vedomosti.ru>.
“Россия является оригинальной маргинальной провинцией Европы, которая интересна не собственным культурным производством, но весьма странным прочтением западных идей, прежде всего их радикализацией. Русская культура — это культура неправильного чтения. К таким ее гениальным культурным продуктам радикального чтения относится русская икона, русский роман, русский коммунизм. Да и абстракция Кандинского родилась из того, что он „неправильно” (поставив набок) увидел вполне реалистическую картину. Картина была его собственная, но изобрели-то реалистическую живопись отнюдь не в России. Потенциал такого культурного хода отнюдь не исчерпан. Но для этого нужны две вещи: хорошее знание западного продукта и смелость его переиначить. Для первого нужно время, не занятое погоней за коротким рублем. Для второго — достоинство, не отвлекающееся на утомительный подъем с каких-то там колен, на которые никто нас пока не сажал. Такое достоинство дается только тем, кто осознал благотворную ничтожность своей мировой роли и, следовательно, свободу”.
Андрей Дударев. “Экзорцист русской души”: христианское служение А. И. Солженицына. — “Сибирские огни”, Новосибирск, 2008, № 10.
“То, что в ХХ веке над церковью происходил Суд Божий, знаменуя завершение „Константиновской” эпохи в истории Церкви, многими еще не понято. Исследование жизни и творчества А. И. Солженицына дает нам возможность сделать дополнительные акценты в осмыслении этого”.
Александр Жолковский: виньетка не просто байка — это литературный факт. Беседу ведет Михаил Эдельштейн. — “Лехаим”, 2008, № 9, сентябрь <http://www.lechaim.ru>.
“<...> я довольно поздно узнал сочинения Ходасевича и очень полюбил и его стихи, и его критику, и мемуары. В какой-то момент я стал про него что-то писать, а начав писать, заодно почитал его биографию и установил, что он до известной степени еврей. Что меня, надо сказать, огорчило. <...> Есть такое вечное еврейское желание выйти из гетто. Ты полюбил кого-то иного, вышел из гетто — и вдруг объект твоей страсти оказывается евреем, и ты снова обнаруживаешь себя в гетто. Обидное ощущение, схожее с пушкинским из „Путешествия в Арзрум”: „Добрый конь вынес меня на турецкий берег — но этот берег был уже завоеван: я все еще находился в России”...”
Cм. подборку новых “виньеток” Александра Жолковского в следующем номере “Нового мира”.
Журнал “РЕЦ”: итоги и перспективы. Интервью с Павлом Настиным. Вопросы задавала Анна Голубкова. — “Абзац”, 2008, № 4 <http://polutona.ru/books/absatz4.pdf> .
Об итогах и перспективах развития сайта “Полутона” и связанного с ним электронного журнала “РЕЦ” говорит куратор проекта Павел Настин: “Нам удалось доказать неочевидное: демократически сформированная писательская среда может существовать в режиме самоподдержания и самовоспроизводства, не нуждаясь при этом в приложении жесткой административной и кураторской политики на протяжении всего цикла, а лишь в какие-то точечные, критические моменты, механизм коллаборативной фильтрации действительно работает, что лично мне видеть странно. Если в 2004 году мне приходилось принимать множество решений по контенту сайта, то сегодня сообщество работает совершенно без моего участия — редакторы прекрасно сами знают, что, как, куда, зачем и сколько. Один я уж точно не умнее полутора десятков редакторов, я так думаю. Собственно, у меня сейчас нет даже функции модератора сообщества. В „структурном” смысле это главный результат”.
Александр Иванов. Как последняя скука. — “Книжный квартал”. Ежеквартальное приложение к журналу “Коммерсантъ/ Weekend ”. Вып. 3, 2008. (“ Weekend ”, 2008, № 34, 5 сентября) <http://www.kommersant.ru/weekend.aspx>.
“Во многом неожиданно для самих себя мы вдруг оказались в эпицентре конфликта между классическим буржуазным privacy и исходящим от корпораций духом „принуждения к счастью”, смутно напоминающим советское сознание с его искренней верой в разумность всего сущего, культом коллективного досуга и беспредельным оптимизмом будущего. Естественной реакцией на эти перемены становится пандемическое распространение специфических для капитализма ментальных болезней — скуки и меланхолии, то есть тех заболеваний, которые раньше встречались лишь в виде экзотических интеллигентских комплексов”.
“Канон литературной меланхолии нового времени был задан Бодлером, канон меланхолии философской — Марксом. Последний, как известно, был противником ностальгии: в оппозиции „капитал/меланхолия — сокровище/ностальгия” Маркс целиком на стороне первой пары. Его концепция товара и есть теория меланхолии. Товар двойствен. С одной стороны, это — потребительная стоимость, то есть то, что можно съесть, надеть на себя или повесить на стену. С другой стороны, товар — стоимость меновая, его можно обменять на что угодно, как это ежедневно и происходит с товаром всех товаров — деньгами. В свойстве универсальной обмениваемости — душа товара, его общественная форма. Понять товар означает суметь увидеть его душу — бесплотную, нематериальную субстанцию стоимости. Но сделать это можно, как доказывает Маркс, только отделив душу товара от его тела. Поэтому познание тайны товара, а вместе с ним и тайны капитала — это познание смерти, бренности всего сущего, знание, умножающее скорбь”.
Рюрик Ивнев. Дневники 1916 — 1918 гг. — “Крещатик”, 2008, № 2.
“Иногда кажется, что архив Рюрика Ивнева неисчерпаем. А собственно, так оно и есть: 20 коробок неразобранных бумаг и рукописей. И кто знает, какие еще находки поджидают исследователей”, — из предисловия Николая Леонтьева.
17-й год. “11 марта утро до кофе. Я рад, что пала династия Романовых, я в восторге от того (зачеркнуто). Сегодня из контрольных зал выносили портреты Александра III, Николая II, Алексея. Я встретил эту процессию в контрольном дворе, когда шел за маслом. Сторожа лениво волочили портреты, мальчишки кричали, кричали… и мне вдруг стало так грустно. Я всегда ненавидел эти казенные портреты, опошленные участками, казенными домами и т. п. учреждениями. А тут вдруг стало грустно…”