Новый Мир ( № 10 2007)
Шрифт:
Чтобы не мешать мне, она часто перебиралась к нему на диван, но мысль, что между ними может что-то быть, ни разу не приходила мне в голову.
Странно, что настоящее имя из памяти стерлось, исчезло. Или не существовало? А вот прозвище в театре носил он забавное.
“Сверчок”, так его называли.
Много лет он играл эту роль в “Буратино”. От природы тощий, невесомый, он превращался в насекомое, когда костюмеры застегивали на нем облегающее трико. “Буратино” шел с аншлагом много лет. За это время дважды уходила в декрет Мальвина.
История сценической неудачливости этого актера невероятна и смешна. По-театральному, анекдотично — да и закончилась она тоже эффектно, смачно. Поскольку в Таиланде мы очутились не без его помощи.
Все началось со старого, полусгнившего спектакля о революции. В академических театрах такие постановки шли до победного, разваливаясь на глазах у публики. Как правило, вводили туда молодых артистов, многие из которых с трудом понимали, о чем вообще речь в пьесе.
Диалог рабочих происходил у доменной печи, Сверчок швырял уголь в топку. И однажды, не рассчитав массы, упал в очаг вместе с лопатой. Зал ахнул, сталевары замолчали. Доигрывали второй акт, раскидав реплики между собой. “Он бы казал, что…” — так начинались мизансцены.
Другой раз он опростоволосился в спектакле о войне. Молодежь, ряженная в немецкую форму, погибала в партизанской засаде. Круг во время перехода увозил “трупы” за кулисы. Однако Сверчок не рассчитал и “умер” на авансцене.
Когда свет зажегся, в красном штабе лежал эсэсовец.
Но самый сюрреалистический эпизод случился с ним в классической постановке.
Визитной карточкой нашего театра считалась постановка по одной из пьес Уильямса. Много лет подряд тут заламывали руки народные артисты, вдвое, а то и втрое переросшие своих героев. Помимо звездных ролей в пьесе имелись “матросы, проститутки и другие посетители бара”. Обычно этот контингент играли выпускники — считалось престижным даже такое участие в легендарной постановке.
Однако Сверчку досталась роль совершенно невероятная. Он играл тень тапера.
Пианино стояло в подложе, ни Сверчка, ни инструмента зал не видел. Однако во время сцены в баре, когда звучала фонограмма, ткань подсвечивали, и на ней появлялась тень тапера.
Он ходил на спектакль два или три года. Пробирался в угол, сдувал пыль. Садился за инструмент. Ждал, когда начнется фонограмма, а потом играл беззвучные сюиты, симфонии. Мелодии, которые роились у него в голове.
Однажды во время спектакля в подложу зашел осветитель — проверял сети или менял лампы, не знаю. И наткнулся на Сверчка, который торжественно сидел за инструментом.
Осветитель был пьян, испугался. Сверчок замахал на него руками.
“Да мы уже год не зажигаем”, — пятился парень.
…Он отыграл сцену как обычно, а потом поднялся в репертуарную часть, где ему сказали, что роль тапера действительно сокращена.
“Извините, что забыли предупредить”.
Больше он в театре не появлялся. Да и вообще пропал из виду — не звонил, не приходил в гости. Съехал с квартиры, в которой к телефону стали подходить чужие люди. Исчез, растворился в московском воздухе.
А спустя пару лет позвонил и пригласил нас в гости.
Теперь он жил в большом доме на углу Клементовского переулка, в Замоскворечье. Старинный фасад украшал медальон “Крепи оборону СССР”, “двуспальную” дверь венчала мужская маска из гипса. Мы вошли в подъезд, поднялись к шахте. У лифта нервно жал на кнопку какой-то тип, и я с удивлением заметил, что его лицо как две капли похоже на эту маску.
Вспомнив про клаустрофобию, жена потащила меня пешком. На последнем этаже мы снова встретились, тип уже трезвонил. Двери, его и наша, открылись одновременно. Краем глаза я увидел, что мужчину встречает абсолютно голая, на каблуках, девушка. На секунду наши взгляды встретились, она улыбнулась, откинула челку.
Спряталась, пропуская мужчину, за створку.
Я шагнул в дверь напротив.
Квартира представляла собой огромную комнату со скругленной стеной и окнами-иллюминаторами. На полу валялись циновки, лежаки. Пара светильников в углу, на стенах. Пахло благовониями или марихуаной. Тренькала музыка.
Хозяин сидел в углу на подушках за чаем. Даже в полумраке было видно, насколько он изменился. Прежде подвижное, гуттаперчевое лицо превратилось в маску. Стало смуглым, невозмутимым; каким-то глиняным. Когда жена его целовала, я даже испугался, что нос или ухо вообще отколются.
Говорил он мало, странно растягивая звуки. Рассказал, что у него магазин; что продает мебель. Мебель возят из Таиланда, в основном плетеные кресла и ширмы. Клиенты из дизайнеров, берут под оформление богатых квартир. И что дело давно налажено, поэтому в Таиланде он чаще на отдыхе, а не по бизнесу.
“Живу на острове, курю гашиш. Трахаю местных девок”.
“Не скучно?” — У меня в руке оказался глиняный наперсток.
“Я пишу книгу о внутренних мирах человека”. — Он разлил остатки из жестяного чайничка.
“Что-то вроде путеводителя, правил эксплуатации”.
После чая он включил музыку, я с удивлением узнал старую вещь Carpet crawlers . Последний раз слушал ее в школе — когда-то она была моей любимой группой.
“Идешь по саду, раздвигая мокрые ветки” — примерно так я рисовал эту музыку в воображении.
…О театре не говорили — человека, который сидел перед нами, с театром ничего не связывало. На тот момент мы уже купили билеты в Таиланд, ей хотелось открыть карты.
“Interesting! — Он как-то криво усмехнулся. — И вы туда же…”
С тем же отрешенным видом рассказал, как добраться до острова. Что есть и как покупать траву. Дал телефон хозяйки, чтобы забронировать бунгало. Говорил монотонно, равнодушно. Глядя куда-то в плинтус, как будто там сидит его настоящий слушатель. Или тот, кто ему диктует.