Новый Мир ( № 10 2010)
Шрифт:
Осенью у хронопов появилась новая тема — Сахаров
Осенью у хронопов появилась новая тема — Сахаров.
Очень немногое они знали о нем. Если одной фразой: отец ядерной бомбы, который выступал против войны в Афганистане. Власть сослала его к хронопам в гетто, но по какой-то необъяснимой причине поселила не на Автозаводе, а в более вольной верхней части, в двух остановках от коммуналки Брюха. Сахарова и его жену Елену разместили в трехкомнатной квартире новой девятиэтажки во вторых Щербинках (Брюх жил в первых). Еще одна остановка —
Раз в год статьи о Сахарове появлялись в местных газетах, “Горьковском рабочем” и “Ленинской смене”. В памфлетной форме жителям гетто рассказывалось о каких-то бесконечных дрязгах с участием родственников жены академика. Брюх читал эти статьи и ни черта не понимал в них, казалось, что и автор ничего не понимает, а лишь безмозгло тарахтит под диктовку ГБ. Встретиться с опальным физиком — об этом хронопы даже не мечтали.
В один октябрьский день хронопы репетировали в Мэрином подвале, и в ту секунду, когда Брюх чуть не выколол Буху глаз, доказывая неправомочность взятия ноты ре второй октавы в конце куплета си-минорного “Культа шоуменов”, к ним спустилась хозяйка. Знаком она попросила закочумать. Хронопы остановили звук.
— Кого я сейчас видела! Ни за что не догадаетесь…— Эмоции ее переполняли. Мэри напоминала средних размеров песика, которого после долгой ночи вывели на улицу, а там весна. — На Короленко встретила Верку Крайновскую с нашего потока, я вам о ней рассказывала. Она как-то упоминала, что в Горький сослан родственник их семьи, но фамилию не называла. Я у нее не была тыщу лет, а тут столкнулись, и она затащила к себе. Подходим к дому, и вдруг она говорит: “А у нас сейчас в гостях Андрей Дмитрич”. Я мимо ушей пропустила — ну и пусть Андрей Дмитрий, ну и что, что Андрей Дмитрич. Заходим в квартиру, в кресле сидит седой гость, старик, такой сгорбленный. И тут я поняла — Сахаров. Рядом стояла тетя Люся, так она мне представилась, Елена, жена его. И Юрий Михайлович, отец Веркин, на стуле. Когда мы вошли, они над чем-то смеялись. Меня познакомили. Отправили с Веркой на кухню чистить картошку. Оказывается, Андрей Дмитрич очень любит вареную картошку.
Перебил Кух:
— Он все еще там? Может, ты нас туда отведешь? Тоже познакомились бы.
— Не думаю, что это возможно. Он же под надзором. Только раз в три месяца его отпускают к родственникам в гости. А Крайновские, как там же выяснилось, и не родственники даже, просто очень близкие друзья. Пока чистили картошку, я у Верки спрашиваю, а как ты догадалась, что Сахаров к вам в гости приехал? Она — ты что, не видела серую “Волгу” около подъезда? Его же всегда сопровождают. Я стала уговаривать ее: пойдем покурим, ты мне сопровождающих покажешь. Вышли из подъезда. Тем, видно, тоже курить захотелось, вылезли из машины. Ну, блллль, как в кино — серые с ног до головы, глаза серые, даже сигареты, бллллль, какие-то серые. “Волга” тоже серая. Мимикрия. Хотя все в открытую. Им скрываться не нужно, они ведь себя считают правыми.
Кух уже не перебивал.
— Потом мы поднялись в комнату. Стали есть картошку, она уже сварилась. Все разговоры крутились около физики, Андрей Дмитрич о космосе рассказывал. О черных дырах. Он как-то очень много места в комнате занимал, во всяком случае, мне так почудилось. Хотя совсем не крупный. Впрочем, если бы выпрямился, наверное, был бы высоким. А еще — посмотрите, мне тетя Люся тряпочку подарила — юбка-шорты. Белая…
Мэри запросто сняла свои брюки и надела подарок. Ей шло.
— И часто он к ним заезжает? — От Куха вопрос.
— Я же сказала, раз в три-четыре месяца. И то, если они с тетей Люсей хорошо себя чувствуют. После голодовки Сахаров никуда не выходил довольно долго.
— Он голодал? — удивился Брюх.
— Об этом же в “Рабочем” писали… — Кух встал в позу всезнайки. — Голодал около месяца. Потом их с женой отвезли в больницу и кормили принудительно. Мэри, попроси Верку предупредить нас, когда он вновь приехать надумает.
Мэри пожала плечами:
— Спрошу...
Бух отложил гитару и обнял жену сзади:
— А юбка-то… Тебе в ней так классно.
— Какая же она здоровская, тетя Люся, — вывернувшись из объятий, промурлыкала Мэри. — Сильная женщина, мгновенно это схватываешь, вся такая — пружина.
Через день Мэри в почтовом ящике обнаружила повестку. Вызывали в главное здание на Воробьевке. На бумаге были написаны время и дата, а также номер комнаты. Повестка будто скалилась над ней — а ты как думала, девочка…
Это был не первый Мэрин поход на Воробьевку. Учась в универе на физфаке, она как-то потеряла пропуск в секретный отдел института физики, где у группы проходили лабы. Все те секреты были нафталиновые и вообще курам на смех, но в гэбэшке Мэри мутузили не меньше двух часов. Спрашивали: что слушаете, что читаете, кто ваши друзья? Как к милиции относитесь? — это был самый забавный вопрос. И совсем уж абсурд — а как у вас с молчанием? Умеете молчать? Вспомнился плакат — “Болтун — находка для шпиона!”. Изображение волосатого перца с длинным языком.
Мэри заложила ВИА “Веселые ребята”, “Пламя”, “Синюю птицу” с их “Кричат им горько, а горько мне”, еще каких-то пародийных персонажей советской эстрады. Выдала Толстого, Чехова, Хемингуэя, а Достоевского не выдала, он считался полуподпольным писателем. Призналась, что молчать умеет, но не очень любит.
Вскоре позвонил какой-то Слюнтяков и попросил о встрече на площади Минина, в студенческом садике — “сачке”.
“Как я вас узнаю — вы будете с газетой?” У Мэри еще хватало дерзости шутить.
Нет, сказал Слизняков, я вас сам найду. И вновь: умеете ли молчать, любите ли милицию, что читаете? И вдруг:
— А не согласитесь ли писать о том, что с вами происходит? Не только с вами, но и с вашими друзьями?
— Да у меня почерк плохой, — отнекивалась Мэри. — Я ведь в основном формулы пишу, знаете же, где я учусь.
— Почерк, положим, у вас четкий. Читал ваш реферат по астрофизике, получил удовольствие.
На висках выступил пот. Мэри испугалась.
Пришлось идти на Воробьевку вновь. Ее провожал Бух. На этот раз Спунтяков уже не просил, а приказывал. Положил перед ней стопку желтоватой писчей бумаги:
— Пишите! Надеюсь, не надо разъяснять — о чем? Сами, надеюсь, догадываетесь.
— Разъяснять не надо. Просто скажите, о чем вы хотите, чтобы я написала. — Мэри было страшно, но роль смелой героини ей шла.