Новый Мир ( № 11 2007)

— Живых, но не сущих…

Мы чокнулись чашками. Он махнул пультом за плечо. Во тьме, как на гирлянде, вспыхнули лампочки. С первых аккордов я провалился в музыку, как Алиса в колодец. Просто медленно падал — и никак не мог упасть.

Прошло три минуты, вечность — пока я падал, — а комната все та же: циновки, ширмы. Круглые, во всю стену, окна. И лицо у хозяина, как прежде, глиняное. Можно запросто отломить ухо, а он даже не заметит, не обратит внимания.

Не поведет ухом.

— Откуда ты знаешь? — Я увидел, как слова застывают в воздухе.

— Недавно звонила. Про премьеру рассказывала — говорит, скоро. Вспоминали старых знакомых.

— Старых знакомых?

Это я-то старый знакомый?

— …а ты в Москве. Совсем не мертвый! — Его смех напоминал треск прутьев. — Даже наоборот.

— Полон нерастраченной сексуальной энергии.

Я спокойно показал на дверь:

— Так ведь и ты не мебелью здесь торгуешь.

— Нравятся?

Он подцепил слюны, обмазал сигарету.

— Моя школа, тщательный отбор плюс воспитание.

Я снова затянулся, выпустил. “Ладно, расскажу ему все как было. Без подробностей”.

— Интересно! — слушая, то и дело повторял он. — Очень интересно!

— Я так понимаю, говорить об этом никому не надо.

— Как твой роман? — Я решил, что пора менять тему.

Он как будто не заметил вопроса. “С курильщиками всегда так. Нужно цацкаться ” .

— “Внутренние миры”, “правила пользования”… — напомнил.

Секунду его лицо оставалось каменным. Но потом словно выдернули клапан. Черты обмякли, стали гуттаперчевыми.

— Пишу роман о девках, “Мои печальные шлюхи”.

Роман с таким названием уже существовал.

Но я решил не говорить ему об этом.

33

Мы вошли в узкую комнату. Стены гладкие, из пластика или стекла. Круглое окно, из мебели тумбочка, татами, и лежат салфетки. Небольшой алтарь с Буддой, у которого отколото ухо.

— Сначала здесь, для разминки! — Портьера отодвинулась. — Только не шуми, ради бога.

Я сел перед Буддой, зажег палочку. Дымок, петляя, потянулся к потолку. Мне вдруг вспомнился тот, что лежал у реки, по которой плыли травяные гнезда. И что смотрел он точно так же — как будто заранее знал все, что случится.

Послышались голоса, щелкнула зажигалка. Огонь за перегородкой высветил мою и тучного мужика. Они стояли в соседнем пенале и смотрели сквозь меня.

Стена была прозрачной в одну сторону.

Девушка стянула белье, выставила ягодицы. Толстяк бухнулся перед ней на колени, стал расстегивать брюки. Оголился пах, плешивый и сморщенный.

Девушка нацепила ему резину . Ухватив грудь, мужик стал ее посасывать. Она театрально застонала. Тот, кряхтя и причмокивая, покрыл девушку, и она исчезла в жировых складках.

Спина в рыжих волосках оставалась неподвижной. Зато крошечный зад двигался по-собачьи быстро. И через полминуты дело было кончено.

Девушка протянула ему салфетку, тот брезгливо оттолкнул руку. Стал искать сигареты.

— Ты женат?

— Что?!

— Женатые прячут носки в карманы.

— Да пошла ты!

Сцена была тошнотворной, но я находился в состоянии крайнего возбуждения.

34

— Ну что, готов? — Из-за портьеры высунулся Сверчок.

Стараясь не шуметь, вышли в коридор.

— Некоторых возбуждает.

Петляя по коридорам, я снова поразился, насколько просторной выглядела квартира. Как будто внутри дома имелся еще один, больше внешнего.

— Главный пункт — “шведский стол”. — Мы остановились перед стеклянной дверью.

— Угощаю, от создателей заведения.

Дверь оказалась на роликах, внутри горели тусклые светильники. От пола шли занавески, полукругом — как в репетиционном зале.

На низких топчанах у стены лежали торсы, десятки голых женских тел. Их выставили целиком, за исключением головы и плеч, скрытых занавеской. Плоские девичьи и мясистые бабьи животы. Острые и висячие груди — как в мясной лавке.

Тела призывно лоснились в сумеречном свете. Плоть лежала распахнутой, готовой к употреблению.

— Ничего личного, только тело. — Он похлопал одну по ляжке.

Та перевернулась на живот, раздвинула ноги.

— Анонимный секс, апофеоз плоти.

— Обрати внимание, ни одной одинаковой.

Он шел вдоль занавески, как лектор.

— Даже в укромных местах Господь не повторяется. Настоящий художник! Что мы можем по сравнению с ним? Только выбрить их по-разному...

Девушки как по команде стали ёрзать, но Сверчок продолжал лекцию:

— Нравится, нет — все это ложь, мужская выдумка. Игры разума. Стоило мне сделать секс анонимным, как миф о мужских предпочтениях испарился.