Новый Мир ( № 11 2007)

Отец Феогност выкликал пасхальное славословие, толпа вторила. Кто-то сунул мне свечку.

— И мальчику, мальчику! — шептала женщина.

Другую воткнул Николаю.

Сначала мы не попадали в шаг, но потом я приноровился. Подняв свечу, увидел тысячи глаз и свет, который отражался в глазах, на лицах, красивых и умных.

…Выселенные дома на канале напоминали Питер. Я вбил в дверь гвозди и посадил Николая, обмотав туловище проволокой. Теперь он напоминал маленького Будду. Невозмутимого, безучастного к любым испытаниям.

В ноги положил Евангелие, крест. Заправил в магнитофон пленку.

Ветра не было, свечи горели ровно. Светились в красных банках, как габариты. Какие-то кирпичные гнезда, куски лепнины виднелись на дне канала в их отсветах.

Я со всей силы оттолкнул дверь от берега.

Над водой раздались первые аккорды Carpet Crawlers .

Звук усилился сводами моста, потом они вышли на той стороне. Дверь повело, плот сделал полный оборот и лег по течению.

Вскоре габариты затерялись среди огней города.

55

После отправки Николая я предпринял несколько шагов.

Во-первых, мне пришло в голову сообщить о нем в церковь.

— К исповеди приходи, к исповеди! — Осеняя паству, батюшка стал протискиваться к выходу. Толпа устремилась за ним; меня оттеснили; но я успел заметить, что под мышкой у него газетный сверток размером с книгу.

Во-вторых, я наведался в милицейский участок. Что меня мучило? совесть или раскаяние? выматывающая силы тревога?

— Что у вас… — Рука дежурного в окошке продолжала заполнять лист школьным почерком.

— Есть сведения относительно взрыва на “Третьяковской”. — Я придвинул лицо к решетке.

Не отрываясь, лысый снял трубку.

— Идите к пятнадцатой.

Коридор пропах окурками, под ногами вспучился линолеум. Наконец на лестнице послышались шаги, плевки.

— Ко мне? — буркнул милиционер.

Это был тот самый, из рюмочной — живой, невредимый.

Так не состоялся мой поход в милицию.

В-третьих, я заглянул во двор, где мы жили. Ждал, пока из нашего подъезда не вышел знакомый бородач с двумя таксами. Через пару минут появилась миниатюрная девушка. Как все таксисты, они оказались знакомыми, и бородач угостил ее сигаретой.

Когда во двор въехала старая иномарка, оба обернулись. Из машины вышла женщина, я узнал рыжий малахай. Таксы бородача с визгом стали запрыгивать, она целовала их морды.

Но никаких чувств, кроме привычной досады, меланхолии, я не испытывал.

Как будто бородач существовал вечно, а меня вообще не было.

…Все это время меня мучили приступы головной боли. Просыпаясь, я списывал все на похмелье или бессонницу. Но где-то в глубине знал, что происхождение боли другое. Она была тонкой и щадящей, как будто заигрывала, приберегая настоящие мучения на будущее. Помню, окончательно свалился в день, когда купил на лотке вывеску “Cafe Bar 24”. Последнее, что я помню, — это мигающий свет неоновых трубок на окнах. А я лежу на помосте, считаю.

“Один-два-три-четыре”.

“Один-два-три-четыре”.

Сколько секунд между зеленым и красным?

56

Я ничего не ел, только пил. Приноровился справлять нужду в бутылки и, окруженный желтыми сосудами, лежал как мумия, потеряв счет времени. Они были цветными, мои сны. Одна комната, которую снимал студентом, вела в квартиру с женой. Я видел черную кошку и что кто-то из гостей забывал закрыть двери. Одна, две, десять кошек набивались в квартиру. Тогда я распахивал дверь в ванную. Прямо от порога начинался пляж, какой-то человек толкал по песку лодку. “Море в другой стороне!” — кричал ему. Человек оборачивался, вместо лица у него была огромная грибница. В другом сне я снова взламывал “кладовку”. Но дверь открывалась на театральную сцену, где стояла моя жена, актеры. А я не знал ни слова, ни жеста.

В какой-то момент, затравленный снами, я решал не спать. Теперь камера на экране показывала море, как будто ее установили на носу катера, и вода без остановки скользила по краям. В одну из таких ночей мне показалось, что на улице кто-то насвистывает. Я выскочил на балкон. Воздух пах проснувшейся землей, почками. Одинокая фигура действительно перемещалась по улице. Она была маленькой и невзрачной, эта фигурка. Но я все равно знал, кто это.

…Старый грузовик стоял в смежном дворе, я рванул заледеневшую дверь. На пол полетели пустые пачки от сигарет, афиши. Наконец ладонь ощутила холодную тяжесть.

Чекист уже вышел на набережную, взбежал на мост. Мне даже послышалось, что он насвистывает мелодию из фильма, того самого.

“Стой!” — вскинул руку.

Он даже не обернулся.

Грохнул выстрел, в доме напротив посыпались стекла.

Пожав плечами, тот стал спускаться.

Я взялся двумя руками и стрелял, пока не кончилась обойма.

Тогда чекист обернулся. Вразвалку поднялся обратно. Свесился, как будто хотел покормить уток.

И бросился в воду, раскинув руки.

57

В ванной шумно спустили воду в унитазе, хлопнула дверь.

— Как мы себя чувствуем?

Она встала у окна, скрестив руки.

— К сожалению, вашу инсталляцию пришлось разрушить.

— Запах!

Пересела за барную стойку, откинула волосы.

— Но идея мне понравилась.

Теперь свет падал сбоку, и я узнал безбровое лицо девушки из кафе.

— Но как…

— Да вы же! Вы же и впустили! — Она ткнула за плечо.

На окне по-прежнему мигала идиотская вывеска “Cafe Bar 24”.

— Приглашает, а потом спрашивает. Мне это нравится!

Судя по голосу, лет двадцать максимум.

“Сам же прицепил эту вывеску”.

— Можно? — кивнул на одежду.