Новый Мир ( № 11 2007)
Шрифт:
и, как всегда, никаких документов,
подтверждающих, что я образован из этого всего,
но есть копенгагенский адрес двух уличных музыкантов,
готовых засвидетельствовать мое с ними родство,
то есть близость структур, то есть сотканность из материй
хоть непрочных, но вечных — типа тщета, тоска.
Музыканты, кстати, считают меня аватарой
паровозного свистка.
Род
Я занят тем, что я ничем не занят, —
так говорил один далекий человек,
и тут, наверное, нужна теперь слеза — нет,
нужна улыбка и, быть может, взгляд навек —
наверх, имеется в виду…
А в общем, заводь,
укрытье, ниша и так далее — везде:
да чем же он там занимается, мерзавец,
в своем гнезде?
Небось поeт, небось живeт себе не тужит!
Так он и делает, позвольте доложить:
весь поднебесный капитал давно им нажит,
что до небесного — такого не нажить.
А больше что же доложить… да доложите —
до весу — скажем, вот хоть чайного листа:
а то пожалуй что беспечный небожитель
давным-давно поиздержался дочиста,
а то пожалуй что беспечный небожатель
сжал, что не сеял, и отныне уж не жать…
но жить-то надо — и печали умножитель
на ниву сжатую торопится опять.
А между тем все песни старые допеты —
при том, что новым песням время не пришло,
и между тем в гнезде давно растут опята,
мхи и лишайники — и там нехорошо:
сидишь и думаешь, что надо бы отсюда
туда куда-нибудь… Да все твои туда
еще опасней: там — измена, там — засада,
там — оголенные мерцают провода,
там — обезглавленные корчатся идеи,
там — обескровленная капает вода,
там — маски все еще меняют лицедеи,
а там… — там только никогда и никогда.
Вероисповедание
Разумеется, не о псюхе и не о соме,
хоть, конечно же, и не о хлебе или о щах, —
я беседую с моим богом часами
о других вещах.
О цветах-маргаритках, о бабочках-капуцинах
и о прочих серьезных штуках — числа им несть:
о доходах интеллигенции или, скажем, о ценах —
например, на нефть.
Он внимательно слушает, головою качает,
ибо все мои темы он знает наперечeт.
Иногда переспросит, чтo это означает,
иногда смолчит
или вдруг посмотрит на облака, на деревья
и вздохнет: снова близится месяц нисан…
Ему много лет, он жалуется на здоровье
и плохой сон.
Он не нажил тут ничего и живет где-то
на окраине мира — пять часов на такси,
он ругает транспорт и хмурится бородато
на свои небеси.
И о чем ни попросишь его, говорит, занят,
не сегодня, потом, — говорит и засим
исчезает… и бранится, прежде чем исчезает:
дескать, сделай сам!
Разбивает мои мечты — то одну, то другую,
превращая их все в какое-нибудь рагу.
Я и сам временами, конечно, ему помогаю
чем могу.
Так вот, собственно, и живу: от встречи до встречи,
ни на что не жалуясь и ничему не учась.
А его “всегда” часто даже короче,
чем мои “сейчас”:
даст сначала что-нибудь, но тут же и отнимает —
и при этом ведет себя до ужаса делово.
Иногда мне кажется, что он меня не понимает.
Но я верю в него.
Один год в Раю
Ключарёва Наталья Львовна родилась в Перми, окончила филфак Ярославского государственного педагогического университета. Живет и работает в Москве. Финалист премии “Дебют” за 2002 год в номинации “Поэзия”.
9 мая. Попросил у соседа телевизор. Он сделал понимающее лицо, но, к счастью, обошлось без расспросов. Неделю назад теща приезжала за вещами. Благодаря этому теперь весь подъезд знает, что от меня ушла жена.
Встречаясь со мной на лестнице, все женщины, включая четырехлетнюю Марусю, с которой мы раньше дружили, многозначительно молчат и отворачиваются, а все мужчины — как по команде делают понимающее лицо.