Новый Мир ( № 11 2008)

Йон снова улыбнулся:

— Я принес коньяк, траву и кофе. Поговорим?

— Можно, — согласились обитатели полуподвала. — Проходи в дом.

— А мне? Мне ты чего принес? — дернул его за полу пиджака Тимофей.

— Тебе — ананас, — сказал негр, — ты любишь ананасы?

— Да. Но лучше б ты принес мне немного яда для стрел.

— Тимофей, отстань от человека, — оборвала его Белка. — Дай нам поговорить.

Вскоре они сварили одуряюще ароматный кофе, добавили туда немного коньяка и, развалившись по комнате, кто где хотел, стали приятно проводить время.

Белка, привыкшая, словно кошка, занимать самые высокие места в доме, устроилась на вершине пирамиды из телевизоров. На экране каждого из них в правом верхнем углу, где обычно находятся эмблемы телеканалов, красовались аккуратные маленькие свастики из липкой бумаги. Сатир, прислонившись к дверному косяку, сосредоточенно набивал папиросу. Эльф стоял у окна, временами хмурил и потирал лоб, смотрел вверх на небольшой клочок неба, очерченный оконной рамой и унылой стеной дома напротив. Тимофей уговаривал Ленку попробовать кусочек ананаса, доберманша терпеливо сопела и отворачивалась.

Наконец, Сатир закончил свою возню, опустился рядом с диваном, щелкнул зажигалкой. По комнате поплыл голубоватый дымок. Сатир довольно улыбнулся и передал папиросу Йону. С телевизоров спрыгнула Белка, притащила с собой Эльфа.

— В детстве у меня была книжка, которая называлась “Дом забытых игрушек”, — сказала Белка через несколько минут, задумчиво оглядывая горы ненужных вещей, возвышающиеся над ними. — По-моему, мы живем именно в этом доме. Забытые и в забытьи.

— А мне, честно говоря, нравится быть ненужным, — заметил Эльф. — Я всю жизнь желал этого. Чтобы я никому не был нужен и чтоб во мне

тоже никто не нуждался. Это свобода…

— Свобода — это осознанная необходимость, — сказала Белка, выпуская изо рта тонкую струйку дыма.

— …Хотя, вообще-то, — продолжил свою мысль Эльф, — полной

свободы нет ни у кого и ни у чего. Все материальное — изначально не

свободно, поскольку свойства материи ограниченны.

— А я думаю, что человек свободен только тогда, когда он действует по любви, — неторопливо произнес Йон. — Не тогда, когда хочет что-то получить или избавиться от страданий, а именно по любви.

— Тогда это тоже никакая не свобода. Это зависимость, — вставил Эльф.

— Я согласен быть в такой зависимости.

Все задумались, пелена дыма над диваном сгустилась.

— Наш черный брат прав, — сказала Белка, словно бы разговаривая сама с собой. — Прав, как… Не знаю… Как первый снег прав… Как звездопад… Как солнце…

— Как смерть… — закончил Сатир.

Все погрузилось в покой и тишину. Струйки дыма скользили и переливались в воздухе, словно стебли трав под ветром. Их мягкие, невесомые движения навевали спокойные мысли и приятные воспоминания.

И, уже стоя в коридоре, Йон сказал Белке:

— Не знаю, когда я теперь вас увижу. Дел много. Думаю, в сентябре мы сможем переправить вас в Дого. А пока ждите.

Начались размеренные, однообразные будни. Белка играла в переходах на гитаре, зарабатывала деньги. Эльф занимался образованием Тимофея. Сатир безнадежно томился. До поры он терпеливо молчал, но как-то ранним утром в начале июля не выдержал, растолкал спящих Серафиму и Эльфа и зашептал:

— Люди, лето в разгаре. Июль! А мы здесь… Пошли отсюда! Ведь не для того мы живы, чтобы вот так жить, а? Пошли!

Осторожно, чтобы не будить до срока Тимофея, они собрали еду и скудную одежду.

— Тима! — тихо потревожили мальчика. — Пошли.

— Куда? — с трудом открывая глаза, спросил Тимофей.

— Ну, пока вперед, а там видно будет.

Электричка три часа пела им свою монотонную песню, качала, баюкала. На одной из безлюдных станций Сатир разбудил свою команду и вытолкал на горячую полуденную платформу.

— Чуть не проспали!

— Господи, что ж за спешка такая… — пробурчал Тимофей, зевая и

оглядываясь.

Вокруг нежились под солнцем шуршащие и свиристящие поля, изогнутые перекатами холмов и оврагов. Вдали, у самого горизонта, виднелась темная каемка леса. Зашипели, закрываясь, двери, электричка отошла от платформы, и путешественники остались одни. Пахло разогретыми шпалами и полевой травой.

— Просторно-то как! — воскликнула Белка, потягиваясь. — Есть где разгуляться!

— Это в тебе, не иначе, кровь предков говорит! — язвительно бросил Эльф. — Тоже широкие были натуры.

— Молчи! А то ты мне сейчас за Куликово поле ответишь!

— И за стояние на Угре, — подсказал Тимофей.

— Да-да, и за Угру тоже!

— Выучил на свою голову, — сокрушенно заметил Эльф, поворачиваясь к мальчику спиной.

Сатир взвалил на спину рюкзак и скомандовал:

— Все, хватит междоусобной вражды. Русский с татарином — братья навек. Пошли.

Они шли до самого вечера. Переночевали на опушке соснового леса, а с рассветом вошли под его высокие своды, будто в древний храм. Запахло смолой, звук шагов заглушил толстый слой опавшей хвои. Путешественники примолкли, разговаривать не хотелось. Хотелось смотреть, дышать и молчать.

Чем дальше шли в чащу, тем тоньше и незаметнее становилась тропка, больше хлюпало под ногами. Вскоре по обеим сторонам тропы легла неверная болотная зыбь, затянутая ряской. Из-под воды, словно руки болотных чудовищ, торчали серые коряги. Ржавая осока густо росла везде, где был хоть краешек твердой земли. Большие лягушки тяжело плюхались в воду при их приближении, покрывая рябью ровную гладь. Солнечные блики лежали на черной маслянистой воде в разрывах ряски.