Новый Мир ( № 12 2008)

Засыпанная гравием дорога в углублениях блестела лужами, хотя дождя ночью вроде не было, у кромки одной из луж пила, растопырив крылья, коричневая с желтым бабочка. Крылья чуть подергивались, как будто в такт дыханию или сердцебиению.

Он вспомнил вдруг детство — пионерский лагерь и репродуктор в вышине, побудку, поднятые флаги, и то, как он летал во сне, и небо словно на открытке… Женщина в платке выгнала хворостиной толстую пегую корову, и он посторонился, давая им дорогу.

— Добрый день, — сказала женщина.

— Здравствуйте, — ответил он с некоторым усилием, потому что не привык здороваться с незнакомыми людьми, и, уже когда она проходила, спросил: — Не знаете, где тут древлянское городище?

— Ни, — сказала женщина и прошла дальше. Корова дернула хвостом и уронила на землю дымящуюся лепешку.

Выше дорога превратилась в тропинку, на вершине холма домов уже не было, а был заросший, запущенный сад с яблонями-дичками и небольшой холм — видимо, то самое древлянское городище: круглая насыпь, скатывающаяся в заросший бурьяном и крапивой овражек. Пройти тут было совершенно невозможно, он пошел в обход, вдоль холма, пока не наткнулся на яму, тоже поросшую травой и бурьяном; видимо, здесь Лебедев с учениками и проводили когда-то раскопки. На дне ямы, под бурьяном, блестели изломом серые и розовые камни.

Не понимаю я ничего в археологии, подумал он.

Тропинка стала неожиданно шире, заросли бурьяна исчезли; он оказался на сельском кладбище. Ограды выкрашены голубой краской, на покосившихся деревянных крестах блестели росой пластиковые венки, дальше — по-городскому оформленные плиты из гранита и лабрадора, вытравленные на камне портреты женщин в платках и лысых мужчин в парадных костюмах. Он прошел меж могилами, вглядываясь в надписи, памятных плит за последние десять лет заметно прибавилось. На одной из плит, скромной, розового камня, сверху, так, что еще оставалось место, была вытравлена надпись: “Лебедева Анна Васильевна, 1921 — 1986”. У камня лежал букет чернобривцев, уже увядших.

Отсюда была видна блестящая извилистая речка, тянувшаяся по лугу, ивняк, еще один луг, дальше — розовые валуны, покрытые лишайником, лес на другом берегу. На лугу стояла телега с лошадью. Лошадь опустила голову, глядя в землю.

Он постоял какое-то время, вдыхая сырой воздух и думая о том, что стоит на бессчетном множестве лежащих в черной земле тел. Ему стало неприятно, и он быстро сошел с холма. Найти Инну? Он не знал теткиного имени, но не сомневался, что в любой хате ему покажут: надо просто спросить, к кому вчера Инна приехала, и все. Но Инну отыскивать не хотелось. Расспросы вдруг показались ему утомительными и бессмысленными.

Он спустился с холма и открыл калитку лебедевского сада, как раз чтобы увидеть Лебедева, наливающего из трехлитровой банки молоко в кружку.

На стекле банки оставался жирный молочный след.

— Идите завтракать, Евгений! — крикнул Лебедев с веранды.

Он прошел на веранду и сел на скрипучий стул. “Спидола” рядом бормотала что-то неразборчивое, видно, потеряла волну.

— Вы, гм, Би-би-си слушаете? — спросил Лебедев, понизив голос.

— Слушаю, — признался он. — Иногда. И “Голос Америки”.

— Ну и что вы думаете?

— У них хорошие аналитики, — сказал он. — Но иногда и они ошибаются.

— А то, что в Москве сейчас дефицит и очереди?

— Это правда.

— Я учил детей сорок лет, — сказал Лебедев. — Я старался им не врать. Но я преподавал естественные науки.

— И мичуринскую агробиологию? — спросил он.

— Мичуринскую агробиологию? Ах да. Она входила в программу до середины пятидесятых. Но вы знаете, по-моему, в ней что-то есть. Нельзя отвергать вот так, сразу.

— Ламаркизм?

— Да, направленную эволюцию. Нельзя сводить все к слепому случаю. Почитайте хотя бы Берга, он все-таки наш современник. Вообще биологии у нас в школе уделяется мало внимания. Больше физике. По-моему, зря. Тайна жизни все-таки самая великая из тайн.

— Наверное, — сказал он. — Я все больше по водоизмещению танкеров.

— За нефтью нет будущего, — тут же сказал Лебедев.

— Предложите альтернативу.

— Водородный двигатель, — серьезно сказал Лебедев. — Атомная энергетика тоже доказала свою несостоятельность. Вы вот у себя в Москве, вам ничего. А мы тут как на вулкане. Чернобыль под самым, можно сказать, боком. Власти преуменьшали степень опасности поначалу, да и теперь, наверное, врут. Нам-то что. Мы старики уже, а молодежь жалко. Правда, у нас ее и не много, молодежи. Все разъехались.

— Москве тоже достается, — вступился он за Москву — Свинец, бензин…

— Ну, это даже и сравнивать нельзя. А скажите, в Москве еще продают сыр рокфор?

Разговаривая, Лебедев резал на посеченной фанерке серый пористый хлеб.

— Иногда.

— Я помню. Вкусный был сыр. Остренький такой.

— Я был наверху, — сказал он. — Ходил смотреть городище. Я не понял, это что? Крепостные стены?

— Земляной вал, — сказал Лебедев, — насыпь. Ее укрепляли камнями, конечно.

— Там рядом кладбище.

Лебедев промолчал и стал резать розовое, с прожилками сало.

— Такие могильные плиты… дорогие, наверное?

— Здесь много камня, — сказал Лебедев. — Когда-то здесь добывали камень, в лесу можно найти карьеры, затопленные водой.

— А где Анна Васильевна? — спросил он.

— Придет вечером, — ответил Лебедев. — Вы ешьте.

Он сказал: спасибо — и взял себе хлеб с салом. И то и другое оказалось неожиданно вкусным. Может, потому, что на свежем воздухе?

Молоко тоже было вкусным. Только слишком жирным.

— У вас корова? — спросил он.

— Нет, — сказал Лебедев. — У меня пенсия. Я ветеран труда.

Он доел хлеб с салом и взял себе добавку. Могла же Анна Васильевна, в конце концов, подрабатывать в сельпо или в местной библиотеке, если, конечно, тут есть библиотека.