Новый Мир (№ 3 2010)

— Что делать-то? На улицу теперь не выйдешь. Стыдоба-то какая. Растили-растили дочь — и на тебе.

Я помню, как вечером подлизалась к маме и выпалила ей в теплоте сердечной на ушко:

— Хорошо, что вы взяли Людку назад.

— И чего это ты вдруг? Вы ж с ней вечно воюете. — Ей не понравился мой детский лепет.

— Ну, ты ж раньше ей говорила: “Надо жить, терпеть, Бог терпел и нам велел” и “мы тебя кормили, теперь пусть муж кормит”.

Мне удалось не только точно передать взрослые слова, но и мамину интонацию. Да и вздохнула я, как она, с присвистом в конце. Получилось похоже, потому что мы вообще с ней очень похожи. Мама покраснела.

И мне стало не по себе.

…Сестра долго болела. Она все время лежала на кровати поверх роскошного розового атласного покрывала — прежде оно было ее приданым. Тонкая белая рука свешивалась с кровати до пола. Люду рвало от воспоминаний. Мы все ходили вокруг и говорили: “Тс-с-с!” Случилось что-то ужасное, что всех сблизило в доме, но об этом нельзя было говорить вслух.

Я принесла коробку с ее любимыми бумажными куклами, вернула даже ту, Альбину, правда, с оторванной головой. Положила на кровать. Но она отодвинула ее: “Не надо”.

Тогда я выпросила у принцессы свадебную фотографию и выколола глаза ее мужу. Мне не нравилось, как он смотрел. Потом выколола глаза свекрови. А Людмиле подрисовала длинные волосы и корону на голове.

Сестре понравилось.

3

Мне приснилась мама.

Человек я слабоверующий и не понимаю ничего в обрядах, но практичный.

Я подумала, что мертвые не отличаются от живых. Они должны кушать после смерти то, что любили при жизни.

На следующий день я сварила красные щи из говядины, которую никогда не покупаю. И компот из яблок, которые давно не люблю. По цвету они были как те, сновиденческие.

Я задумчиво шевелила ложкой в тарелке и думала о своей сестре: “Как же не поссоришься с ней… Человек такой…”

Раздался телефонный звонок. Звонила Люда:

— Привет, сестра…

Дальше неразборчиво….

— Что у тебя с голосом? Простыла? — спросила я миролюбиво. Голос у нее и правда иногда такой бывает от волнения, тоненький, жалобный, как у девочки, несмотря на пышные, благоухающие формы и могучий дух.

— Не слышишь, что ль? Плачу. — Людмила продолжила тихо всхлипывать. — Мне мама приснилась… Что она в кухне-е-е-е…И что в ха-ла-те— своем… ну, ты помнишь, красный такой… у тебя где-то лежал…

— Щи варишь? — спросила я понимающе.

Людмила кивнула на том конце провода.

Оборванные связи

Сливкин Евгений Александрович родился в 1955 году в Ленинграде, закончил втуз при Ленинградском металлическом заводе и Литературный институт им. Горького в Москве (заочно). В 1993 году переехал в США. Поступил в славистскую аспирантуру Иллинойсского университета, защитил диссертацию (PhD) по русской литературе. Автор трех стихотворных книг и ряда исследовательских статей о русской литературе XIX и XX веков. Стихи публиковались в журналах “Звезда”, “Арион”, входили в антологии “Поздние петербуржцы”, “Русская поэзия двадцатого века”, “Освобожденный Улисс” и “Современнoe русское зарубежье”.

Живет в городе Норман (штат Оклахома), преподает на кафедре иностранных языков, литератур и лингвистики Оклахомского университета. В “Новом мире” публикуется впервые.

Искусство эскимосов

Из кости вырезал такую

скульптуру мирный иннуит:

гиганта карлик атакует

и сам от ужаса кричит.

И великаний рот — разорван,

изнанка желтью налита,

как будто выхлебал он ворвань

из эскимосского котла.

А карлик близится и, тужась,

в гиганта мечет острогу;

до неба вырастает ужас,

врагом внушаемый врагу.

Им друг от друга нет спасенья —

они сработаны вдвоём

из кости белого тюленя,

на льду забитого живьём.

Ода Цельсию

Чахотка медленным огнем

пожар в нем зачала,

но стран полночных астроном

не отирал чела.

Вода вскипала при нуле

по выверенной им шкале,

а льда лапландского кристалл

слезу пускал при ста.

Но где ж, Натура, твой закон?

Так вот же он!

В целительные холода

шары катила ртуть,

и зуб на зуб не попадал

у Цельсия во рту.

И пудра падала со лба,

туманя окуляр,

но выше ртутного столба

главой взмывал сколар.

Светились ризы при луне,

и нимб сиял, как нуль...

Потом оппортунист Линней

шкалу перевернул.

Открылась бездна, зв е зд полна.

На что теперь она!

Цикады грянули хорал

тому, кто в парике

величье Божье измерял

с термометром в руке.

О, рыцарь снежных королев,