Новый Мир (№ 4 2009)

— Бог? — спросил я, окатив их знойным перегаром. — Вы о Боге потолковать? Тогда милости прошу…

Они обрели наконец способность к раздельной и членораздельной речи и, заглядывая в мамину квартиру как в западню, пытались отнекаться и сказать, что, может, не надо, а как-то бы так…

— Нет, — сказал я. — Так такие дела не делаются.

Они вошли в коридор и с неостывающей опаской стали заглядывать в комнату, где на полу валялись скомканные листы бумаги, а у батареи стояли пустые бутылки, оставшиеся после вчерашних посиделок. Надо было хоть бутылки убрать, подумал я. Однако теперь уж было поздно.

— Проходите, — дружелюбно сказал я. — У меня тут небольшой творческий беспорядок. Но Богу он не помешает о нем говорить. С чего начнем?

— А вы знаете имя Бога? — внезапно выпалила та, что пострашнее.

— Оба-на!.. — с похмельным энтузиазмом вскричал я. — Да кто же знает имя Бога?

— Мы знаем, — убежденно сказала страшненькая. — В Библии написано.

— Тогда извините за прямоту: вы какой конфессии будете?

— Мы, — не без гордости сказала страшненькая, которая, как становилось видно, была главным богословом в этой паре, — свидетели Иеговы.

— Вот и хорошо, — сказал я. — Тогда разговор у нас будет долгий. Вы чего желаете? Чайку? Кофейку?

— Мы ничего… — сказала страшненькая.

— А я бы чаю… — преодолев робость, произнесла красивенькая.

— Минуту…

Я поставил разогреваться чайник и вернулся в комнату.

— Ну, — сказал я. — Вы, значит, знаете имя Бога?

— Знаем, — сказала страшненькая.

— И можете его назвать?

— Иегова, — сказала она, торжествуя.

Черт возьми, ничего другого я не ожидал.

— Ну и что? — спросил я.

— Как это — что? — не поняла меня прозелитка Иеговы.

— Ну в самом прямом смысле — что мне из того, что Бога зовут Иегова, или Саваоф, или еще как-нибудь? Я что, начну называть его по имени? Между нами установятся близкие, приятельские отношения? Что мне в его имени?

Иеговистки нахохлились и посмурнели, сидя на краешке дивана.

Я ушел на кухню и заварил чай.

Они молча принялись его пить. Страшненькая тоже.

— А вы знаете, что скоро конец света? — вдруг так же неожиданно, как и в первый раз, выпалила она.

В этот момент я стоял у окна.

За окном простирался безблагодатный пейзаж ранней зимы. Пятиэтажные хрущобы громоздились вокруг, как облезлые чемоданы. В их крохотных оконцах с утра горел неяркий свет, озаряя бедную беспонтовую жизнь. У гаражей, выстроенных из ржавого железа и обнесенных для серьезности колючей проволокой, лаяли две собаки с огромными головами и короткими толстыми ногами выродков в третьем поколении. На задворках продуктового магазина алкаши разливали водку. С небес Иеговы на землю просачивалось чуть-чуть серенького света.

Мое похмельное настроение совершило крутой вираж. Мне вдруг стало грустно. Я понял, что прозелитка не врет. Просто высказывает то, о чем я сам думал тысячу раз.

— Конечно, — отреагировал я, глядя в окно. — Все это уродство не имеет никакого оправдания… Все это подлежит уничтожению…

В комнате воцарилась тревожная тишина. Похоже, “свидетельницы” исчерпали свои аргументы и теперь не знали, что им говорить и что делать. Вид моей комнаты не внушал им оптимизма, а то, что я немедленно согласился с близостью светопреставления, даже, кажется, напугало.

— Ну, мы, наверное, пойдем… — сказала страшненькая, которая всегда говорила первая.

— Ладно, — сказал я. Почему-то на меня напала меланхолия.

— Может быть, вам оставить журналы? — спросила страшненькая.

— Не надо, — сказал я. — А вот телефон свой вы, пожалуйста, мне оставьте, — обратился я к красивенькой. — Вас как зовут?

Та назвалась, но страшненькая вмиг поняла, что дело попахивает каким-то грехом.

— Давайте я вам оставлю свой телефон.

— Зачем?

— Ну, вдруг вам понадобится какая-нибудь литература…

— Вот я тогда и позвоню вашей подруге, идет?

Та улыбнулась и порозовела.

Страшная потащила ее в коридор и вытолкала за дверь.

— Мы будем к вам заходить! — крикнула она из безопасного далека и вызвала лифт.

Я прикрыл дверь, собрал с полу мусор и убрал с глаз долой бутылки.

Эйфория похмелья закончилась, приближался час расплаты. Иегова сурово поглядывал на меня с небес своим недремлющим оком.

Прошло много времени. Свидетельницы Иеговы больше ни разу так и не заглянули ко мне. Похоже, сочли неперспективной для своей пропаганды кандидатурой. Красивенькую я встретил как-то весной на Звездном бульваре. Она везла коляску с девочкой лет двух и не узнала меня.

Пахло тополиной смолой, березой, молоденькой травкой. Конец света откладывался до зимы.

Хулиганы… Это история моих сорока лет. Не детства, нет. В детстве — которое я, как и всякий нормальный ребенок, родители которого припаханы на работе, провел во дворе — хулиганы, конечно, были: Мороз, Семе2на, Роха, и нам даже порой доставалось от них, но в целом-то жили мы дружно, ходили в одну школу, вместе пробовали курить… Они не играли с нами в наши игры, всякие там прятки, жмурки и казаки-разбойники, они сидели в другом измерении двора, возле голубятни, со взрослыми, как будто знали, что жизнь у них будет не сахарная, в которой не до игр, зато будет много табачного дыма под потолком, водка в граненых стаканах, тяжелая, как у отцов, работа, крики жены…

А в сорок лет я столкнулся с хулиганами напрямую. Я думал, что еще молод, силен и ловок — а значит, мне ничего не грозит. Я, до встречи с ними, честно говоря, и не задумывался о своем возрасте. Мне и в голову не приходило, что эти щенки из подмосковных поселков могут быть и сильнее, и быстрее меня, а главное — беспощаднее. Я думал, они такие же, как хулиганы нашего двора, — двадцать пять лет назад. Я не учел, что они выросли в эпоху блокбастеров.

Короче, однажды я предпоследней электричкой ехал с дачи в Москву. Какая-то нелегкая занесла в этот час в этот вагон еще четырех девчонок лет пятнадцати. Больше никого не было. За окном катился грохот колес и ночная тьма. Потом откуда-то, громыхнув дверьми тамбура, появились они. И сразу подвалили к этим девчонкам. Мне не понравился вид этих парней. Я увидел, что девчонки вдруг побелели от испуга. Я услышал, как один из них резанул матом: