Новый Мир (№ 5 2011)
Шрифт:
Время от времени она, то ли на что-то обидевшись, то ли утомившись его болтовней, исчезает, но каждый раз возвращается и опять, нахмурившись, ковыляет за ним по жарким улицам. Теряев смеется. Ее исчезновения и появления всегда неожиданны, даже внезапны. Случаются фокусы и почище. Вот она, хныча, отстает, просит его идти помедленнее, а уже в следующее мгновение оказывается на полквартала впереди. У Теряева и на это есть объяснение, но пока пусть. Пусть тешится.
Между тем он быстро осваивает науку бомжевания. Деловито заглядывает в мусорные контейнеры, с благодарностью принимает все, что ни подадут сердобольные прохожие.
Наконец, однажды утром, проснувшись, он вдруг решает ехать. Какая-то последняя нить, связывавшая его с этой жизнью, ночью, во сне, оборвалась.
Теперь надо только дождаться, пока спадет жара. Тогда он доберется до объездной, встанет на обочине, поднимет руку и — в путь. Он будет распахивать двери подваливающих грузовиков и, как в молодости, кричать в кабины: “По трассе! Денег нет!” Он еще не настолько обтрепался и замусолился, чтобы его с ходу принимали за бомжа. К тому же и возраст должен вызывать доверие у водителей. Отчего бы не подбросить мужичка? Расплачиваться будет рассказами, с этим у него все в порядке.
Сначала строго на север, а потом будет видно. Главное, подальше себя зашвырнуть. А там уж как сложится. Как-то же оно сложится. Есть вокзалы, приюты, монастыри, добрые люди, наконец…
Определившись, он радостно, полной грудью вздыхает и натыкается на взгляд Теряевой. Ни разу за всю их долгую жизнь он не видел такой злобной усмешки. В ответ у него невольно вырывается: “Ну что, чучело? Ты хоть знаешь, что тебя вообще не существует?” Прозвучавшие слова его же самого на мгновение вгоняют в панику: что это было? Он произнес действительно пришедшее ему на ум или же только прочел увиденное в ее глазах?
Теряев отворачивается и долго, не отрываясь, смотрит на это ненавистное, ненавистное, ненавистное, ненавистное море. Чтобы, не дай бог, не заскучать по нему когда-нибудь в будущем.
Театральное
Парин Алексей Васильевич родился в 1944 году. Поэт, переводчик, театровед, музыкальный критик, либреттист. Автор множества статей по проблемам музыкального театра, книг “Хождение в невидимый град. Парадигмы русской оперы” (1999), “О пении, об опере, о славе” (2003), “Фантом русской оперы” (2005), “Европейский оперный дневник” (2007). Поэтические переводы Парина собраны в антологии “Влюбленный путник” (2004). Стихи Парина выходили отдельными книгами (М., 1991, 1998; Фрайбург, 1992), переводились на немецкий и французский языки и печатались в отечественной и зарубежной периодике. Живет в Москве.
Алексей Парин
*
ТЕАТРАЛЬНОЕ
Дмитрию Чернякову
1
Мы отвечаем за свое лицо
которым “я” глядит на мир наружу
Мы видим по глазам: он пил из лужи
а этот княжье обивал крыльцо
Взор этой кажет сытое пузцо
от уст другой струится злая стужа
Да, справедливость мотто “коемуждо
днесь по делом его” нам бьет в лицо
Твои глаза пронзительно блестят
их блеск скрывает темный тон страданий
и муку долгую исповеданий
Они за нами пристально следят
и примечая горести и срывы
осознают тот сор чем люди живы
2
Мы пьем всей грудью вольный дух театра
мы проникаем за кулисы жизни
мы заняты обрядом своеволья
и вывернув всю боль свою прилюдно
мы воем стонем маемся и плачем
поскольку наших слов никто не понял
А можно ль вызнать всю подспудность жизни?
Кто из живущих подноготность понял?
Тот смехом кроется а этот плачем
в коробке замыкается театра
ему нестыдно зарыдать прилюдно
привычек злых ломая своеволье
Поплачем друг мой сядем и поплачем
на креслах опустевшего театра
Мы для того им лыбимся прилюдно
чтоб самый умный нашу боль не понял
Нас не спасти от пыток своеволью
нас тащат по песку привычки жизни
Кричи и буйствуй голоси прилюдно —
не сокрушишь рывком мороку жизни
ведь если ты еще умом не понял
двусмысленность и суетность театра
то ты заплатишь самым горьким плачем
за корчи собственного своеволья
Ты говоришь что суть событий понял
что различил и шарм и мерзость жизни?
Не хватит всей громады своеволья
не хватит пыток смехом пыток плачем
для пользы дела принятых прилюдно
чтоб обмануть обманчивость театра
Зачем в творящем столько своеволья?
Зачем он всех сминает в прах прилюдно?
Влекущей совершенности театра
которую любой дурак бы понял
нам не достичь без изуверства в жизни
Вот потому так горько мы и плачем
В путь, своеволье! В путь ступай прилюдный!
Зачем мы плачем? Друг и тот не понял