Новый Мир ( № 6 2005)

Звуки и запахи покрывали человека, как испарина.

В каюте никого не оказалось, и я вышел на палубу. Под ногами уже вовсю гудело, вибрировало. Мифический город Смирна лежал за бортом, и знакомое чувство — оставил, вернуться! — подкатило как тогда, в Стамбуле.

Паром пересекал бухту, город растворялся в морском сумраке. Тысячи огней выстраивались на горизонте — и уменьшались, редели.

Все чаще налетал холодный ветер. Вскоре людей на воздухе не осталось — только я да женщина с узким лошадиным лицом.

Официант, окинув нас оценивающим взглядом, ушел с палубы тоже.

Я перегнулся через перила — вода шелестела, но не пенилась, как хорошее игристое.

Паром снизил скорость, пошел еле-еле. Слева по борту чернело, сливаясь с небом, открытое море. Справа пирс, одинокий фонарь. Два человека, согнувшись, сосредоточенно орудовали под фонарем: не то баграми, не то шестами. Отрывисто и громко переругивались.

Я заметил, что по пирсу медленно движется машина “скорой помощи”. Когда машина подошла вплотную, бесшумные мигалки выхватили из воды какой-то куль.

Санитары вышли из машины, но помогать не стали. Закурили.

Наконец у тех получилось, стали тянуть на берег. С мешка стекали потоки воды, пару раз он сорвался, но они перехватывали петлями и тянули снова.

Когда паром поравнялся с машиной, утопленник лежал на бетоне.

Я стал озираться, но на палубе никого не было.

Женщина у перил и та исчезла.

И я отчетливо представил, что это она лежит среди мокрых тряпок.

70

Первое утро в Стамбуле валялся в номере, разглядывал карту. За неделю описал круг по стране, но что толку?

Вчера, сходя с парома в Эминёню, чуть не расплакался. Все родное, знакомое. Базарная толпа, Таркан из динамика, персики. Вместо Кремля Сулеймания на розовом небе, Каменный мост через залив, гостиница “Пера-палас” — ресторан “Прага”.

Портье улыбался, вынося вещи из камеры. Мимо сновали учителя; добродушно поглядывали, тоже улыбались. И только их толстые дети сурово смотрели на мои пыльные сандалии.

Я пропустил женщину в лифт, дождался следующего. Вид из комнаты не тот, но что нам делать в комнате? зато тихо; первую ночь спал как убитый.

В общем, можно жить дальше.

А что — дальше?

Утром позвонил туркам, но в конторе никто не брал трубку.

Уселся на коврик, обхватил колени.

“Бурджу!”

Я вскочил, отдернул шторы — в ящиках все так же вяло вращались лопасти.

Странно, что я ни разу не вспомнил о ней.

Перерыл все бумаги, но телефона не нашел. “Так ведь она мне его и не давала”. Свалил блокноты в ящик стола.

Таксист рванул под “кирпич” мимо сада тюльпанов. Покрышки застучали по булыжнику, в небе вырос толстый минарет Софии.

Я прислонился к камню, перевел дыхание. Сердце так и стучит. Все-таки дочь турецкого янычара. Как себя вести? Как будто ничего не случилось. Точно.

Парусину сняли, ковры убраны — двор стал голым и неуютным. В углу все тот же фальшивый Синан Хоттабыч: борода, тюрбан спиралью. Я посмотрел на него, и другой Синан — одутловатый, в халате и чунях — представился на галерее.

Из двери с табличкой “Бюро” выскочил худощавый долговязый турок. Улыбается, но что говорит? “Бурджу! — спросил я громко. — Бурджу бурада?” Тот осекся, погрустнел, замотал головой. Потом приложил руку к сердцу. “Эдирне, Эдирне!” — отнял руку, махнул в сторону.

“Бурджу!” — повторил я.

Он взял под локоть и повел к лестнице. “Эдирне!” — подтолкнул к выходу и сделал жест рукой.

“Уходи”.

71. 72

.........................................................................................................

73

Как только царская стройка в Стамбуле закончилась, в очередь к архитектору встали министры двора. В шестидесятых, когда Синану шел седьмой десяток, мечети по заказу царедворцев одна за другой стали расти в Стамбуле.

Из-за тесноты городской застройки и земельной дороговизны мечети строились на неудобных и непрестижных участках, будь то склон холма или гуща базара. А то и вовсе на выселках.

Мечеть Соколлу-Мехмеда-паши Синану пришлось “ставить” в районе Кадирга за ипподромом на углу кривоколенного переулка, который петлял по холму к воде. Во внешней, высокой и глухой стене, которая смотрит в переулок, зодчий пробивает лестницу. Крутая и полутемная, она выводит через арку на широкий двор, который спрятан этажом выше на террасе холма. И путник, минуту назад бредущий по улице, оторопело застыл перед роскошным фасадом.

Купол мечети покоится не на кубе, а на корпусе шестиугольной формы; эта фигура считается в исламе идеальной, поскольку она повторяет воду, которая превратилась в снежинку. Соколлу-Мехмед был мудрым и справедливым царедворцем, отсюда и форма, которая позволяет спрятать шесть несущих колонн в стенах, а молитвенное пространство сделать свободным.

Стены вокруг михраба сдержанно украшены изразцами, остальные поверхности чисты и лаконичны. Говорят, над михрабом в золотых оправах вмонтированы кусочки черного камня из Каабы, подаренные визирю во время инспекции Мекки.

Мечеть Соколлу-Мехмеда-паши одна из самых сдержанных, но вместе с тем уютных в Стамбуле. Синана связывала с визирем многолетняя дружба, и, глядя на мечеть, видно, что строилась она с симпатией к человеку, чья судьба отчасти повторяла и судьбу архитектора: рекрутский набор на Балканах, принятие ислама, гвардия и верховный пост при дворе Сулеймана.

74

Еще одну мечеть на вельможные деньги Синан поставил в 1561 году. На этот раз заказчиком выступил Рустем-паша, толстосум и казнокрад, умевший, говорили в городе, делать деньги из воздуха. Эта мечеть — полная противоположность той, над морем. Ее построили в центре района Тахтакале справа от Галатского моста, и стоит она посреди базара, в суете и толчее. Будучи человеком скаредным, паша приказал Синану обустроить в цокольном этаже божьего дома лабазы и лавки, которые впоследствии сдавал внаем торговцам. В мечеть можно проникнуть через незаметную дверь в стене по кривой и грязной лестнице. Молитвенный зал находится на втором этаже над лабазами. Там же, наверху, имеется узкая галерея, которая висит как балкон, и расположен вход в саму мечеть, где во время молитвы слышен базарный гомон.