Новый Мир ( № 7 2005)

Утро следующего дня началось с великого “шмона”. Проверялась у каждого каждая вещь, и казавшееся почему-либо подозрительным немедленно изымалось. Так я лишился корочек от записной книжки весьма оригинальной конструкции, позволявшей изымать исписанные листы и вставлять новые, фотографии одного итальянца, устроившего мне связь с партизанами, и хорошего одеяла из верблюжьей шерсти, выданного в свое время англичанами. Записав основные анкетные данные каждого, нас разбили на бригады и окончательно распределили по баракам. В дощатых бараках с засыпными стенами и внутренней обшивкой из картона стояли двухъярусные деревянные нары, а в центре помещалась буржуйка — единственный и не самый хороший источник тепла в лютую зимнюю стужу. Мне досталось место на первом ярусе нар недалеко от двери, но довольно далеко от буржуйки. Впрочем, тогда это не имело существенного значения, поскольку холода еще не наступили — было преддверие праздника Октябрьской революции.

Первое впечатление от Беломорско-Балтийского канала было прямо противоположно ожидаемому. Я предполагал что-то грандиозное, в натуре же увидел камеры шлюзов шириной всего лишь 14,2 метра, допускающие пропуск судов с осадкой не более 2,5 метра. Все сооружения были в основном деревянными, включая ворота шлюзов, и только боковые устои ворот да системы наполнения водой и слива были железобетонными.

Я был включен в бригаду землекопов…

Домой в Челябинск я вернулся в декабре 1946 года…

Несмотря на корявость изложения моих воспоминаний, я доволен, что проделал этот труд, так как еще раз убедился, что память не очень надежный инструмент, что забылось очень многое и через какое-то время забудется еще больше.

Я обратил внимание, что лучше сохраняется в памяти хорошее, и это хорошо.

Апрель 1995.

Белый словарь

Гранцева Наталья Анатольевна родилась в Ленинграде. Выпускница Литературного института им. А. М. Горького. Поэт и эссеист, автор двух лирических сборников (1979, 1999). Живет в Санкт-Петербурге.

* *

 *

Прозрачные, хрупкие, в белых коронах

Плывут по Фонтанке апрельские льдины,

Над ними кружат воробьи и вороны

И зданий фасады висят, как картины.

А может быть, счастьем и было вот это —

И ветра копье, и желание храма,

И черный квадрат драгоценной дискеты,

И матери смех, и ребенок упрямый.

Рассеялись прахом умы-лицедеи,

Аукнитесь! Где вы — златые дороги,

Ничтожные битвы, пустые идеи,

Республики мусора, мнимые боги?

В груди мирозданья, в его сердцевине,

Держась за гранит и чугун парапета,

В сандале и амбре, в сурьме и кармине

Стою, одинокая, в рубище света.

Историю пишут пороки и страсти,

А я выбираю любовь и забвенье.

Не вечен империи звездный блокбастер,

Но вечно афинской души дуновенье.

* *

 *

Меркнут сумерки природы,

Звери спят, и рыбы спят.

На поля, леса и воды

С неба сходит снегопад,

На железные засовы,

Кнопки кодовых замков,

На гранит многовековый,

На горбы грузовиков.

Ходит снег-сороконожка,

Привиденье-великан,

Прячет белые дорожки

В кристаллический туман.

Он на крыши отряхает

Крошки мраморной луны,

С каждым шагом выдыхает

Шар морозной белены.

Он в папирус превращает

Парапет и тротуар,

Он нам на ночь обещает

Петербургский гримуар!

…Нам не страшно! В нашем доме

Меж бетховенских фермат

Будем чаем греть ладони,

Пить лимонный аромат,

По холодному паркету

В шерстяных носках бродить,

Электрического света

Бег таинственный следить.

Будем в час вечерний века

Обнимать, ко сну идя,

Я — трактат Умберто Эко,

Книгу Брэдбери — дитя

И, плывя в льняных узорах,

Речью сонной шелестеть,

Что из дельты Нила скоро

Будут ласточки лететь,

Под застрехой незаметно

Гнезда чудные творить

И с птенцами в вечер летний

По-арабски говорить.

* *

 *

Прощай, столетья час вечерний!

Пусть выпадает русский снег

На тот курган из звезд и терний,

В котором спит любимый век.

Там, как в египетской гробнице,