Новый Мир ( № 7 2010)

ночь никогда не видавшая сна

в улицах узких — без дна...

* *

*

Сергею Бирюкову

Что я могу вообще обеща-

сутью скользящею дырбулща

смысл любой что твоя праща

речью раскручен

видимо лишь немтырей язык

не породит никогда заик

в зримое полностью вплелся проник

точен заучен

ты же старайся звуки расста-

в лучшем порядке лучший состав

мыкайся косноязыко не вняв

общему слуху

но не молчи говори все равно

больше тебе ни в чем не дано

сделать хоть что-либо новое но

хватит ли духу

девственную пустоту поя

влить содержанье густое в не-я

солнце при этом не спутав поя

с тлением люстр

скажешь и тут же давай перевод —

всяк свой словарный выстраивал свод

впрочем над всем забегая вперед

высится — устар.

На выпуск стрижа

Не нужна теперь безногому земля:

чуть почуял воздух вольный, так — фьюить

настригать по ветхой сини кругаля,

быстро в выси вензеля нарезать,

силясь небо прободать — пробудить,

дабы легче пропускало благодать.

Нам, ногами прозябающим в земле,

нам, смиренным, и наследовать ее,

над иными возноситься, но не взле-

тая таять глиной, в глину назад

возвращаться, ибо небо свое

никому не доставалось без утрат.

Хладнокровное пернатое — урод,

смерть распластанному властью плоскостей

ждать недолго — недостаточность высот

перехватит дух, порвет в пух и прах —

жестко выстлана земная постель

и губительна для серпокрылых птах.

Вот проходит мимо грузный гражданин,

в земляное запеленутый пальто,

он к корням своим привязан, он один

из таких же, кем порода сыта,

а паденья-воспаренья на то,

чтобы в сущности не делать ни черта.

Взял от ястреба да ласточки черты? —

так, стихии чуждой не черпнув крылом,

поднимайся в запредельную, черти

там судьбу свою, пей новую жизнь,

вся бездомному вселенная — дом,

только под ноги смотреть не вздумай вниз!

Почва жаждущая, жадная, пусти,

погоди, еще наступит твой черед

птичку эту спрятать в персти как в горсти,

а пока высокий ясный разлит

воздух августа и в небо зовет:

пусть летит кто был недавно инвалид.

О земле уже не помня, обо мне,

над Коломенским, удушливой Москвой,

в синей пропасти, кошмарной вышине,

над планетой к звездам, коих не счесть,

мой безногий, птенчик, стриж — не герой

сделал круг — мелькнул за облаком — исчез.

* *

*

Утренний рынок. Грузинка красиво раскладывает на прилавке

Жирную зелень пучками — базилик, кориандр, укроп, эстрагон;

Высит спокойно нестойкие шаткие валкие

Башни белесые влагу точащего сулугуни.

Виноградный контрабандный у ног ее спрятан стоит самогон;

В специальные ящички ссыпаны специи, — ветром пыльцу дорогую

Ароматом безумия вносит в выхлоп машинный и человеческий пот,

Где громадный город, объявший рынок, скорей — зачем неведомо — прет.

Вот течет и застыла, подсвечена солнцем, чурчхела из пальцев:

В ней на нити крученой орехи и сок сжились намертво в сладость.

Точно эти, — кивает торговка в рассыпанный хор человеков, —

Без разбора в тягучую участь, без выбора влипли;

Проживаньем недолгим до смерти залиты по самое темя;

Вязкий сок суеты им въедается в уши, в глазницах орешные ядра;