Новый Мир ( № 9 2006)
Шрифт:
Мы замолчали и сложили руки
И головы склонили, как мадонны,
С какой-то болью вслушиваясь в звуки,
Что нарастали в теле окрыленном.
И вот — огни во тьму вдавились с силой,
Размазались до линий...
И завыли
Моторы детским голосом восторга,
Пытаясь ноги заменить на крылья.
И
Все стрелки мира.
Несколько минут
Земля еще в окошке дребезжала
И — со щеки сорвалась, как слеза.
И в длинных креслах мы полулежали,
Прикрыв помолодевшие глаза.
* *
*
— Не плачь слишком часто,
а то переплачешь, —
так мама сказала,
взглянув в никуда.
— На двойки и драки
все слезы растратишь
и плакать не сможешь, когда
наступит беда...
— С сухими глазами
сама затвердеешь.
От жалости станешь
не гладить, а бить.
— Убийцей быть плохо.
Тебе не понравится.
Уж лучше себя дай убить.
— А если беда на меня не наступит?
И как она выглядит — как медведь? —
так я попыталась нарочно быть глупой.
Она не ответила.
Я стала смотреть
туда же:
где тень птичьей стаи металась,
моталась
по грязно-белой стене.
Что птиц в этом небе давно не осталось,
известно и маме,
известно и мне.
Части
Снова выгнали меня из меня.
Не звеню, не полощусь на ветру.
И брожу между скульптурами дня,
словно кошка по чужому двору.
Едкий запах, мерзкий вид, дикий шум...
Яма круглая с петлей на боку.
Имя “чашка” не приходит на ум,
и ни буквы прочитать не могу.
Тело здесь, а я сама разбрелась.
Часть — к покойным, на ночной огонек.
Часть — вокруг живых стволов обвилась
да и цедит их сахарный сок.
Часть — вообще живет на Марсе, в нигде:
рыжий, в черных лишаях
фрукт-сморчок,
в телескопе он гудит, в темноте,
внутрь себя обращая зрачок.
Ну а самая срединная часть,
кость, которой что ни огнь — то упор,
на сторонний на забор забралась.
И сидит, как немой древний хор.
Наблюдает, пяткой бьет, жмет плечом.
Нет ни имени у ней, ни судьбы.
Ей не страшно — хоть сосновым колом
почеши посреди головы.
И она себе верна.
Ей всегда
снится только до-рожденье, отлив...
— как босая в простынях детвора
воду пробует, лицо закатив.
* *
*
Как будто я — полководец.
Солдаты мои убиты.
Лопатки коснулись теплых
камней последней стены.
Отбросить тень, как рубашку, —
вот вся подготовка к битве.
И тысяча тысяч копий
мне в сердце устремлены.
Но я их сморгну, как ресницу.
Я снова один и — воин.
Любимые и родные
сидят наконец в раю.
Отнятые ими силы
обратно как реки в море,
как льдины в реки стекают.
И я им навстречу стою.
На пеших, конных и ближних
не надо больше дробиться,
служить им ярмом и саблей,
и зеркалом, и водой.
Носить с собою повсюду
их беды, слова и лица.
Бояться тысячей страхов.
Проигрывать каждый бой.
Когда-то, в самом начале,
я так же перед врагами
стоял, готовый к победе,
и не ожидал солдат.
Тогда они и появились,
печатая пыль сапогами,
в которых болтались тыщи
моих ахиллесовых пят.