Новый Мир ( № 9 2007)

Обоих никто конкретно не убивал, но почему же при названии „Кривоколенный” так убедительно мерещатся „мальчики кровавые в глазах”?”

Эмир Кустурица. “Кино должно исцелять души…”. Беседовал Константин Мацан. — “Фома”, 2007, № 5 <www.foma.ru>.

“ — И какой была реакция Ваших коллег по цеху на то, что Вы приняли Православие?

— Мне нет никакого дела до моих коллег…

— А друзья?

— Реакция друзей была весьма одобрительной, потому что мои нынешние друзья — по большей части христиане. Хотя в Сараеве это стало большим сюрпризом для тех людей, с которыми мы общались еще до моего студенчества, до того, как я уехал учиться режиссуре в Прагу. Они меня ненавидят, как ненавидят всех православных сербов. Поэтому там и началась война. Да простит им Господь (долгая пауза, рука с чашкой кофе дрогнула)…”

Виктор Леонидов. Этот изумительный Алексеев. — “Наше наследие”, 2007, № 81 <www.nasledie-rus.ru>.

О человеке “леонардовского типа” — великом художнике, классике-аниматоре, изобретателе “игольчатой техники” изображения, жившем во Франции. Тут же публикуется статья Жоржа Нива “Дар страдания, дар света”: “От иллюстратора текстов Гоголя или Достоевского до передатчика звуковых впечатлений „Ночи на Лысой горе” или „Картинок с выставки”, навеянных яркими и запоминающимися музыкальными образами, было не больше шага. И этот шаг уже был совершен этими с первого взгляда статичными иллюстрациями. Игольчатый экран, выдуманный Алексеевым, эти соты светящегося меда, на которых создаются музыкальные картины или иллюстрации к „Живаго”, на самом деле уже существовал в искусстве 1920-х: гранулированные структуры бытия, фотоны, наводящие на мысль о фотографиях космоса, снятых радиотелескопами, или иногда еще — о снимках, полученных под микроскопом химика или биолога; млечная зернистость мира, куда, словно химические тени, спешат силуэты персонажей в негативном изображении. Как это ни странно, манипулируя основным биномом черного и белого, света и его отсутствия, Алексеев в конце концов начинает видеть в этом бинарном основном контрасте перипетии бытия и тайну возникновения явления. Разумеется, он работал и в цвете…”

Сергей Мирошниченко. Документальный человек. Беседовал Андрей Кульба. — “Нескучный сад”, 2007, № 5-6.

Интервью известного режиссера-документалиста, художественного руководителя киностудии “Остров”, автора фильмов “Земное и Небесное”, фильмов об А. Солженицыне, Г. Жженове.

“ — Разве режиссер может быть беспристрастным?

— Нет, я провоцирую — разными способами. В фильме про Жженова, Царствие ему Небесное, я взял на себя роль, которая мне несвойственна, — скажем так, среднего журналиста телекомпании НТВ. Я делал все, чтобы, рассказывая мне про свою жизнь, высказывая свои взгляды, он видел во мне человека равнодушного. Я его провоцировал, чтобы была заметна его некоторая растерянность перед современностью. У него больше счетов не к тому времени, не к тридцать седьмому году, а — к нашему. Жженову обидно, что рухнула система, которая была ему ненавистна, а ему навязали другую, еще более варварскую. Он исполняет роль Вергилия, проводника по аду прошлого, но и говорит о настоящем. У Данте, кстати, тоже герои все время пытаются объяснить своих современников”.

Юрий Норштейн. “Он человек был в полном смысле слова…”. — “Ностальгия”, 2007, № 3.

Портрет кинооператора Александра Жуковского, умершего в 1999 году. С ним были сняты “Ежик в тумане”, “Цапля и журавль” и 20 минут “Шинели”. “Я не могу сказать — он снимал. Нет. Он воздействовал всем существом, всем составом на свет, на пленку, на кинокамеру, на рисунок. <…> К Александру Жуковскому неприменимо слово „профессионал” — оно не определяет суть этого человека. Он уникален. Его жизнь была неотделима от развернутого действия перед объективом кинокамеры. Его энергия невидимыми проводами была связана с тонкой целлулоидной пленкой, шуршащей в темноте кинокамеры. Пленка была послушна ему, будто дрессированная. А глубокое знание искусства давало свободу в построении кинокадра. <…> Даже в фильм „Сказка сказок”, снятый другим кинооператором — Игорем Скидан-Босевым, простирается его влияние”.

Максим Орлов. Еще раз о точности в поэзии… — “Сибирские огни”, Новосибирск, 2007, № 4 <www.sibogni.ru>.

Из почты журнала: отклик на стихотворение Сергея Мнацаканяна “Прощание. Март 1980 года (Похороны Леонида Мартынова)”. Стихотворение приводится по книге С. М., изданной в Москве три года назад (“Сырым бензином пахнут катафалки. / Бьет молоток. Не увидать лица. / И снова мне невыносимо жалко, / что путь поэта пройден до конца”).

“Профессиональное трогательное стихотворение. Все атрибуты тематики налицо: Харон, ладья-гроб, стук молотка, катафалки… И речь идет именно о похоронах поэта Леонида Николаевича Мартынова, которого Лев Аннинский назвал великим русским поэтом. Но… в марте 1980 года Мартынов был еще жив! Он умер 21 июня 1980. Досадная ошибка Мнацаканяна, граничащая с кощунством, уничтожила стихотворение без свечи или камина”.

Александр Парнис. Если бы гнев не застилал глаза… — “Информпространство”, 2007, № 5 (94) <www.informprostranstvo.ru>.

О наследии Велимира Хлебникова. Нешуточные войны ведутся на этом поле еще с маяковских времен.

Протоиерей Дмитрий Смирнов: “Дедовщина появилась из-за абортов”. Беседовала Марина Борисова. — “Фома”, 2007, № 5.

Из “Темы номера” — “Церковь и современная армия”.

“ — Сейчас много говорят о необходимости патриотического воспитания. Но никто толком не может определить, что это такое. Вот в СССР — там все было понятно. А сейчас каким оно должно быть? Это религиозное воспитание?

— Для нас это, конечно, религиозное воспитание. Потому что мы воспринимаем свою Родину как Святую Русь.

— Но на государственном уровне нет общепринятого определения.

— Нет. Считается, что должна быть любовь к Родине. Как ее воспитывают? Естественно, с помощью мероприятий. Это провели, это провели… И от этого возникнет любовь?

— А как ее воспитывает Церковь?

— Мы возвращаем людей ко Христу. На примере тех святых, которые жили здесь, на нашей Родине. Показывая идеал человека в нравственном развитии. В частности, воинов. Мы говорим: посмотри, вот ты — воин, и Александр Невский — воин. <…>

— А что бы хотелось получить в идеале?

— Структуру военного духовенства, как везде — и в Америке, и в Европе. <…>

— А контрактная армия не могла бы помочь решению армейских проблем? Сейчас многие видят в ней панацею.

— Знаете почему? Потому что людей нет. Молодежи нет при таком чудовищном количестве абортов. Вот и вынуждены искать способ набирать в армию стариков. Неужели государство стало бы давать на это деньги, если бы было достаточное количество солдат призывного возраста? Но их нет, поэтому и обращаются к взрослым мужикам, причем к таким, у которых ни семьи, ни работы… Представляете, что за качество будет у этой армии? Это не панацея — это вынужденная мера, чтобы заткнуть хоть какие-то дыры.

— Есть смысл священнику работать с контрактниками?

— Это раз в десять тяжелее. Ну, представляете, взрослые мужики, а тут дядя с бородой им что-то рассказывает… А они уже прожженные циники, у некоторых алкоголизм по меньшей мере второй степени. Молодые ребята — они верующие, а эти кто? Еще Суворов говорил: неверующее войско учить — все равно что перекаленное железо точить. Полная бессмыслица. То есть какие-то задачи они, конечно, могут решать, но это уже не армия…”