Новый Мир. № 2, 2000

Ким сообразил, что это не по-настоящему, вытянул губы трубочкой, зажмурился и подался вперед, но дотянуться до лица девушки духу все равно не хватило. Он открыл глаза и наткнулся на сердитый взгляд Анджелы Дэвис.

Илья хмыкнул.

— У вас что, от страха крыша поехала? — спросил он, скидывая рубашку.

— Бум! Джи! Кия! — недовольно пробормотал Ким.

Анджела Дэвис забыла про партнера по танцу, повернулась к Илье и закричала:

— А знаешь, кто не дал хрустальный храм взорвать?

— Ну и кто же? — Илья стоял подбоченясь и смотрел очень насмешливо.

— Бог! — выпалила Анджела Дэвис.

Илья заливисто засмеялся:

— Я так и знал…

— Чего ржешь?! — оскорбленно завопила Анджела Дэвис.

Илья посерьезнел:

— В таком случае я — Бог. Это был муляж. Муляж, понимаете? Я и не собирался его взрывать. Коммунисты — не варвары. Но предупредить мы были должны. Я написал там — «НОК». А для вас это была проверка. Вы ее не выдержали, поэтому я объявляю вам выговор. Строгий выговор. А теперь пошли купаться, — закончил он и стал расстегивать джинсы.

— Печенкин! — выкрикнула вдруг Анджела Дэвис.

Похоже, Илья не ожидал это услышать.

— Илья Печенкин!! — продолжила свою атаку мулатка. — Думаешь, не знаю? Да я это давно поняла! Печенкин ты, вот ты кто!

Родовая фамилия Ильи звучала в устах девушки как ругательство.

— Пошел к черту, Печенкин!

— Послушайте, товарищи… — робко и безуспешно пытался урезонить ее Илья.

Анджела Дэвис не унималась:

— Пошел к черту!

— Я исключаю вас из НОКа! — крикнул Илья.

— Пошел к черту со своим НОКом, — ответила на это Анджела Дэвис.

— Вы — не коммунисты!

— Пошел к черту со своими коммунистами!

Анджела Дэвис схватила Кима за руку и повлекла за собой к стоящему вдалеке горбатому «Запорожцу».

Поддерживая штаны, Илья растерянно смотрел им вслед. «Запорожец» на удивление быстро завелся и скоро исчез.

— Параграф шесть, — задумчиво заговорил Илья. — Суровый для себя коммунист должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви и благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единой холодной страстью революционного дела…

Джинсы свалились на землю, он сковырнул с ног кроссовки, стянул трусы и, оставшись голым, пошел к воде, продолжая на ходу:

— Для него существует только одно утешение, одно удовлетворение — успех революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель — беспощадное разрушение.

Илья вошел в обжигающе холодную воду, нырнул и поплыл, крича:

— Стремясь хладнокровно и неустанно к этой цели… он должен быть всегда готов и сам погибнуть, и погубить… своими руками все, что мешает ее достижению!..

Глава двадцать девятая У ЭТИХ БОГАТЫХ НЕ ПОЙМЕШЬ

1

Как таинственное восточное божество, покойное и невозмутимое в собственной значимости, полупрозрачный, пронизанный кровеносными сосудами внутриутробный человек не раскрывал глаз и делал какие-то знаки то одной рукой, то другой: то ли звал, то ли отталкивал.

— Володька! — восхищенно прошептал Печенкин и с силой сжал Гелино колено. Геля не поморщилась, а улыбнулась. Они сидели рядышком на маленьком низком диванчике и смотрели в экран телевизора.

— А знаешь, что профессор сказал? Что он давно не видел такого здорового ребенка. — Геля, кажется, поглупела в своем счастье материнства.

— Ну, ясное дело, — согласился Печенкин.

— А сейчас самое главное, смотри, сейчас он пальчик в рот положит… Смотри! — И божество на экране действительно сунуло палец в розовый беззубый рот.

— Вот — видишь? Видишь? — счастливо вопрошала она, заглядывая в глаза своему любимому мужчине, отцу своего ребенка.

Печенкин зажмурился от счастья.

Видеоизображение кончилось — запись внутриутробной жизни длилась совсем недолго.

Владимир Иванович улегся на диван — подобрав под себя ноги и положив голову на колени Геле.

Она ласково смотрела на него и нежно гладила по волосам.

— Еще разик крутани, — шепотом попросил Печенкин.

— Тебе надо домой, — тихо напомнила Геля.

За окнами стояла темень. На часах было четыре.

— Ну еще ра-азик, — повторил он свою просьбу.

— Тебе надо домо-ой, — вновь напомнила она.

Печенкин резко сел, пригладил ладонью волосы и, глядя в темный экран, проговорил спокойно и убежденно:

— А я дома. Я — дома! И ты моя жена. А Володька — мой сын.

Геля нажала на кнопку пульта, и на экране вновь появился внутриутробный человек.

— Володька… Воло-одька… — обхватив руками голову, счастливо запел Печенкин. — Мы с тобой… Все не так будет, все по-другому — правильно! Обижать никого не буду, обманывать никого не буду. А ты с меня пример будешь брать. Мудрость простая, Володька, мудрость простая: «Сын честного человека всегда честен, а сын вора обязательно вор». — Владимир Иванович резко поднялся, сунул руки в карманы брюк, заходил взад-вперед по гостиной. — И никаких тебе Швейцарий! Здесь будешь учиться, в России! В Придонске… Университет откроем имени… имени Печенкина Владимира Ивановича! — Поймав на себе веселый взгляд Гели, Печенкин расхохотался: — Да я просто подумал: кто из придонцев самый-самый? Получается — я, — объяснил он и снова захохотал.

Где-то запищал мобильный. Владимир Иванович посмотрел на Гелю.

— Это твой секретный, — сказала она.

Печенкин порылся в кармане висящего на спинке стула пиджака и вытащил аппарат, номер которого был известен только самым близким.

— Я… Да… Понял… Да, понял, понял. Все.

Геля глянула на него встревоженно. Владимир Иванович улыбнулся и виновато развел руками. Он надел пиджак и заговорил неожиданно громко:

— Ты представляешь, Уралов в Израиль уехал с отцом.

— Ты говорил, — напомнила Геля с улыбкой.

— Говорил? — удивился Печенкин, но тут же вспомнил еще: — Лема в свою Чечню уезжает. Я говорю: «Тебя же убьют там!» Знаешь, что он мне ответил? «Зато на Родине». Вот чечен!

— Ты говорил, — терпеливо напомнила Геля.

— Да, говорил, — согласился Владимир Иванович. — Я говорю: «С кем же я работать теперь буду?»

И вдруг он упал. Непонятно было, как это произошло. Геля даже не успела испугаться, потому что Печенкин уже стоял на ногах.

— Об ковер… — объяснил он.

Внутриутробный человек на телеэкране сунул в рот палец, будто озадачился последним обстоятельством.