Новый Мир. № 2, 2002

— Завтра у нас зарплата — набросай список, я на Гачу заеду, поверблюдствую опять, все привезу. — Он посмотрел в окно. Странно — где он находил тьму в городе? Ведь в Перми белые ночи в июне. Скорее белобрысые такие, но с каждым мигом все прозрачнее и прозрачнее.

…Евдокия позвонила нам в семь утра! Почему-то многим нашим знакомым кажется, что если у нас много детей, то всегда найдется один, кого можно одолжить для решения тех или иных проблем. А то, что каждый из них — такой же человек, загруженный своими проблемами, это в голову людям не приходит.

— Что случилось-то?

— А помнишь, Букур, ты говорил: «водка» — одного корня с «водой»? Ну а воду надо все время пить. Получается подсознательный приказ: водку тоже пить! У русских так.

— Я вообще думал, что у иных моих пьющих друзей вместо сердца — рюмка, никогда не разобьется. А вот недавно позвонил отец одного: инфаркт у сыночка… Пока не заменят слово «водка» на другое…

— Тут мне Кроличек подсказывает: они сейчас пакетики пьют… со стеклоочистителем.

— Но изначально-то пили водку.

— Эти пьяницы разбили у нас балконное стекло… Надо бы на час-другой покараулить квартиру, дочь сдаст первой экзамен и вернется.

С трудом мы отбились от Евдокии: у наших тоже экзамены (что — правда).

…Все обошлось: никто в квартиру Евдокии не забрался за те два часа, что Кролик сдавала экзамен. Потом она вызвонила мастеров. А в четверть девятого вечера Евдокия вернулась домой:

— Знаешь, ко мне в автобусе пристал один: «Евдокия? Когда долг отдашь?!» — «Какой долг?» — «Ты ведь Евдокия?» — «Да, но…» — «Никаких „но“! Должна — отдавай!» Потом уж мы выяснили, что он имел в виду другую Евдокию… Странно. В нашем поколении Евдокий-то раз-два — и обчелся. И ведь пошли автобусные круги злобности. Знаешь, Кроличек, стоит в транспорте кого-то толкнуть нечаянно, все — кругами пошло. Но потом я пару раз вежливо сказала: «Простите великодушно», — и обошлось… Я, видимо, кому-то должна… в самом деле! Я готова с тобой поехать к Юрию.

— Мама, я уже там была. У них все в порядке. Люба вернулась. Сидит и готовится к экзамену.

— Значит, зря ты съездила?

— Нет, не зря. Она вся чешется, а я сразу: «У вас случайно не немецкая комбинация? На нее часто бывает аллергия…» Люба сняла — все, перестала чесаться…

— В кого ты у нас такая умная, Кроличек!

В этот вечер Кроличек записала в своем дневнике: «Как хочется любви!»

Виталий Каплан Звезды и яблоки

Каплан Виталий Маркович родился в 1966 году. Поэт, прозаик, литературный критик, специализирующийся в области фантастики. В течение нескольких лет руководит московским детским литературным объединением «Кот в мешке». Это первая стихотворная публикация Каплана в нашем журнале.

* * *

Подать в отставку, денег подзанять И дом купить в недальнем Подмосковье. Засеять грядки и с землей сравнять Ту память, что рифмуется с любовью. Смурные мысли обернув бинтом И объявив несбывшееся вздором, Проснувшись ночью, думать лишь о том, Пора ль давать подкормку помидорам. Обрезка яблонь, тыквы, кабачки — Есть чем занять и голову, и руки. …Соседям, закурив, втирать очки, Что отдал тридцать лет родной науке, Не уточнив, какой. Да все равно! Пить с ними пиво, осуждать порядки, Смотреть под настроение кино И обихаживать с клубникой грядки. Такая жизнь… А в письменном столе, Промасленным обернут поролоном, На всякий случай заперт пистолет С одним-единственным в стволе патроном.

Киносъемка

На съемочной площадке Снимают фильм про ад. Художникам не сладко, И режиссер не рад. Все знают, что об этом Не следует снимать, Но пьют из речки Леты, Ругаясь в душу мать. А там — скалистый берег, Там сыро и темно. …Давно никто не верит, Что это все кино.

Взгляд с обрыва

Блестит под солнцем старая река Осколками дешевого стекла — Забыла, как небесная рука По плоскости лесов ее вела. Излучины свивались в письмена, В созвучия подобранных слогов, Но обмелела к старости она, Куда ей до песчаных берегов… Все позади — и звон апрельских льдин, И лодок беспокойные пути. Исход оставлен ей всего один — Под жадным солнцем к вечности ползти И затекать в полотна чудаков На пыльном и бескрайнем чердаке. Ну что еще сказать — удел таков. Была река, а стала — «о реке».

Варнавинская элегия

Провинция, куры, сухая жара — Ну точно в натопленной бане. Зеленые мухи кружатся с утра, И хочется скрипнуть зубами. Здесь хлеб привозной — два с полтиной батон, Дешевле чуток, чем в столице. Но вот голоса — слишком горек их тон И слишком усталые лица. Зато не позволит пропасть огород, Прокормит надежный суглинок, Природа подкинет порой от щедрот Орехов, грибов и малины. И кажется — в небо впадает река, Пока ты стоишь на обрыве. Сквозь пальцы пространства текут и века, И ползают змеи в крапиве. А кто потерялся в горячей пыли — Тоску свою лечит петлею. Но толку? Душа-то все так же болит, Пускай и гниешь под землею. А те, кто не вытянул злого туза, Бутылкой бессмыслицу лечат. Эффект нулевой, и слезятся глаза, И льются соленые речи. О Господи, что с ними станет потом? Хоть чем-нибудь, да помоги им! И в сером домишке с надвратным крестом Неспешно текут литургии. Соборы здесь были и монастыри. Да что там, известное дело: Когда-то решили: «Огнем все гори!» И нынче как раз догорело. Цветет иван-чай на углях пустырей, Хохочет воздушная нежить… Эх, звоном бы! Только вот нет звонарей, И колокол некуда вешать.

* * *

Слова несказанные тают, И время утекает зря. Душа распахнута пустая В холодный сумрак октября. Дожди давно ее обмыли, Ветра в ней мусор подмели, И без толку считать на мили Дорогу в каменной пыли, Когда идет она без хлеба, Иглою палец проколов, В то исчезающее небо, Что дальше снов и выше слов.

* * *

Не было звездного неба, Не было яблок тугих. Все это в спешке, нелепо Я засандаливал в стих, Слушая писк комариный Где-то в районе окна, Что обещал до зари нам Тихий кошмар вместо сна. Звезды и яблоки — это Просто обломки любви, Отзвуки мертвого лета: Хочешь — на память сорви, Я для того их и бросил В стих безнадежно-сырой. …Скрежет несмазанных весел Радует больше порой, Чем увертюра Шопена. С пивом рифмуется жизнь. Жаль, что отстоя пены Мы с тобой не дождались.

* * *

Снова приходит Рождественский пост, круг годовой замыкая. Сам по себе он обычен и прост (фраза возможна такая). Мяса нельзя, молока да вина, — скучный реестр неофита, и забываешь о том, что вина к сердцу гвоздями прибита. Но для измазанной, мокрой души — вафельный снег полотенец. Вспомни, как в ночь в Вифлеемской глуши Божий родился младенец, под удивленные возгласы звезд небо совлекший на землю. Это и будет Рождественский пост, этому чуду и внемлю.

* * *

Это несложно — представить себе Ночью родившийся снег. Ветер, к примеру, хохочет в трубе, Жуть настигает во сне — Значит, проснешься и кинешь в окно Быстрый растерянный взгляд, Но из предзимья к тебе все равно Белые хлопья слетят. Некуда скрыться от яростных мух, Лезущих в бой на стекло. …Ты все равно не поймешь, почему Все же тебе повезло. Ты еще можешь губами ловить Семечки льдинок лихих, Ты еще можешь осколки любви Сыпать в нечаянный стих, И наплевать, что, рождая метель, Ты сочиняешь себе В скрипе дверных проржавевших петель Музыку к стылой судьбе. Ты сочиняешь, как падает снег — Молча, безжалостно, зло, Выхода нет ни во сне, ни в вине… О, как тебе повезло! И не отводишь ты глаз от стекла, И представляешь: за ним Ветра ночного слепая метла Снег разгоняет, как дым. Так и в себя бы войти, подмести, Выгнать фонариком тьму, А ты все шепчешь: «Не стой на пути!», И непонятно, кому.

Алексей Варламов Падчевары

Варламов Алексей Николаевич родился в 1963 году. Закончил МГУ. Печатался в журналах «Знамя», «Октябрь», «Москва», «Грани». Первый лауреат премии Антибукер за опубликованную в «Новом мире» в 1995 году повесть «Рождение». Живет в Москве.

Зимняя рыбалка на озере Воже

Первый раз после долгого перерыва я отправился в Падчевары на новом викторовском джипе. Привыкнув совершать долгий путь в вологодскую деревню на котласском поезде, потом несколько часов дожидаться колхозного или рейсового автобуса, трястись в нем пятьдесят с лишним раздолбанных километров по большаку и идти от остановки по разбитой проселочной дороге с тяжелым рюкзаком еще час до дому, уже жалея, что купил избу так далеко от Москвы и добираться до нее едва ли не сутки, я удивленно и словно во сне взирал, как громадная, легко и быстро идущая по дороге «тойота-лендкрузер» миновала Переславль-Залесский, Ростов, Ярославль и Вологду, и, выехав из дому не слишком ранним мартовским утром, мы даже не к вечеру, как рассчитывали, а в послеобеденное время подъезжали к деревеньке, недалеко за которой начиналась архангельская земля.