Новый Мир. № 3, 2000

(Уходит.)

Перевел с итальянского Валерий Николаев.

Алессандро Барикко родился в 1958 году в Турине (Италия). Дебютировал в 1988 году книгой о творчестве Россини. Автор романов «Замки ярости» (1991), «Море-океан» (1993), удостоенных крупных литературных премий Италии.

Мариэтта Чудакова Людская молвь и конский топ Из записных книжек 1950-1990-х годов

1971

(Продолжение)

Эти меленькие белые цветочки, которые посажены по всей моей стране — у каждого райкома и каждого гипсового или окрашенного грубой металлической краской памятника. Облако медового запаха, плывущее от этих цветов, навсегда отравлено для меня тяжелым шинельным запахом государственности.

«Захоронить» — так говорят теперь почти все. «У вас там захоронен кто-нибудь?» Нет, это не каприз языка! Слово «похоронен» слишком духовно, оно связывает с умершими какой-то нитью. Понадобилось именно такое словцо, переводящее покойников в разряд отбросов.

…Наше мирное время!.. Тут-то и появилось словцо «отдыхаем» вместо «спим» — мерзкий эвфемизм. Все работали и отдыхали. Благо четверти века мирной жизни осталось неиспользованным. Не мир как расцвет, возможность развития всего человеческого, а мир как мирное гниение.

Гнусная целеустремленность, искусственно сообщенная недвижной жизни, ревет из репродукторов, льет с длинных красных полотнищ, развешанных поперек всех дорог как «Ни шагу дальше», воет со страниц всех газет.

Цветной кинофильм [ «XXIV съезд КПСС»] — сборище на экране. Скошенный рот лидера. Он дергается, обезьянничает. «Г» фрикативное. Никто, кроме одного (К.), не может выговорить прилагательное «соц.». В зале хлопают — силе. Пустоте, возымевшей силу. Месту на трибуне. Это очевидно. Как плотоядно ощерились все при виде войск! Долгая овация, похожая на вздох облегчения; единственная их надежда.

Да, еще 40 лет назад были совсем другие люди — покалеченные тюрьмами, увечные, с невротичным, фанатическим блеском в глазах. Теперь в зале все одинаково сыты, довольны, уравновешенны (мелькают, правда, очень приличные физиономии работящих и порядочных мужчин) и мечтают только о статусе, о нем одном.

…Как забавно, наверно, дикарски весело этим невежественным, необразованным людям, не думающим о философии, истории, о душе нации и прочем, встречаться то и дело с людьми из разных стран — обниматься с арабами, пожимать руки вежливо скалящимся европейцам.

1972

7 марта. «На Украине — дожди!..» — восклицает наш приятель, маниакально ненавидящий радио, растравляющий себя смакованием всех оттенков интима, принятого сейчас в дикторском слоге.

10 марта. На картине Льва Бруни была еще одна Москва жаркого лета 1932 года — красная, раскаленно-кирпичная, душная, тесная, без влаги, без тени, без воздуха.

13 марта. Реальный случай с весьма импозантным мужчиной. «Вхожу я в общественный туалет, сажусь.

Вдруг входит кто-то, снимает с меня пыжиковую шапку, надевает кепку — со словами:

— И в кепке по…!

И исчезает».

Русскому человеку реальной выгоды мало — ему литература нужна, жест!

16 марта. Свели под корень всех этих с бородками, с мутноватым к тридцати уже годам взглядом, с перхотью на поблескивающих плечах их черных костюмов, с тягучей, наполненной междометиями и паузами речью.

18 марта. Детские поликлиники — неисчерпаемый источник наблюдения за современными людьми. Как иные отцы чуть ли не внимательней, чем женщины, возятся с косыночками, кофточками — напряженно прислушиваясь к температуре воздуха, сквознякам, обдумывая, когда что снять, когда что надеть… Каждому, каждому пришлось приобрести профессию бонны. Не спрашивая полной отдачи в своем деле — и даже противодействуя этой отдаче, — всем навязали одни и те же профессии. «Каждый должен уметь стать кухаркой…»

19 марта.

А что нам осталось? А что нам осталось? Одна лишь усталость. Усталость, усталость. А что мы читали? Ах, что мы читали!.. Над чем мы ночами С тобой размышляли!

23 марта. В те годы — 30-е — дела решались по ночам. Ночью человеку звонили, что пьеса его разрешена.

В 70-е жизнь прекращалась в 5 часов вечера — до следующего дня. Времени на решения было чрезвычайно мало каждый день. Решать было некому — потому пользовались правом оттяжки: все переносилось день за днем на следующий день.

30 марта. «Я недавно впервые побывал в Японии» — характерная фраза современного оратора.

Апрель. Ленинград. Ленинградские шептуньи. Тихие ядовитые голоса — перешептывания последних, вымирающих, то и дело засыпающих в белом, большом, пустынном (что только не повидавшем!) зале тыняновских слушательниц и учениц — старух с длинными зубами, с помутившимися от старости, от арестов мужей, от смерти учителей и вытравления их учений глазами.

25 апреля. «И шумной черни лай свободный» (сегодня Эйдельман подарил мне эту пушкинскую строку).

26 апреля.

— Ну, добре!

— Лады!

Ненавистные слова.

25 мая. Кто не убивал — тот уже герой (похороны Ф. М. Левина).

Вот она, заветная дверка без таблички, позор моей страны (спецхран).

…Поехал, привез себе арапчонка — и дал ход литературе целого века, и на века вперед. Какая фантастика может с этим состязаться?

27 мая. Вальтер Ульбрихт и Альтер Эго.

28 мая. Человек, который уверен, что все погибли вовремя — и Лермонтов вовремя, и Пушкин. Новейшее живодерство.

4 июня. Вспомнила декабрьский рассказ брянского поэта об ихнем комсомольском деятеле, которому в Чехословакии на встрече в райкоме подарили (как каждому члену делегации) «Доктора Живаго», а он приехал в Брянск и со страху сунул его на улице в урну.

2 июля. Все время по радио из соседнего дома несся хриплый бабий хор, вот уже три десятилетия знаменующий советскую жизнь.

7 июля. Сегодня в «Новом мире» — Калерия, бредущая по ступенькам «Известий» в бухгалтерию за деньгами («Еще неизвестно, выписаны ли»), Ася, принесшая Инке отзывы на рукописи, сидящая устало на стуле перед ее столом, Инка — оголенная (жара — 36о), все так же прямо, гордо и молодо восседающая за столом. Видимость жизни. И тут явился Домбровский, косолапя, неся свой круглый странный живот арбузом на сухощавом теле. «Я теперь ни каши, ни хлеба есть не могу — ничего, что я долго ел, чем нас кормили там ежедневно». Асе, целуя руку: «Никому, наверно, я так не желаю счастья, как вам…» Она: «А я — вам». — «Я сейчас озабочен Сталиным». Ася: «Кем?» — «Сталиным». Ася, хохоча: «Я думала, что ослышалась!»

1973

4 апреля. Вечер памяти М. Семенко.

Председательствует Лев Озеров. Вступительное слово Е. Адельгейма.

Выступление Л. Я. Гинзбург. «Искусство есть процесс искания и переживания без осуществления».

Пинский, Вяч. Вс. Иванов, незнакомые.

Вышел розовый хорошо одетый мальчик с пухлыми губами, в больших темных очках и затараторил, плавно поводя руками и с трудом подбирая русские слова. Это был киевский литературовед, но напоминал он американского молоканина. «Ну, это такое стихотворение, у меня руки дрожали, когда я его переписывал».