Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая

— Для меня это не «мелочь», Роберт.

— Ты — всего лишь один человек, Дима, даже не резидент Содружества. Без обид.

Роберт был совершенно прав, и я понимал это так же ясно, как и то, что я не отступлюсь от своего плана, если будет существовать хотя бы мизерная вероятность того, что его удастся воплотить в жизнь. Роберт вряд ли поймет это, этого точно не поймет Дженни, но я-то понимаю, что творится в моей собственной душе. Разговор с генералом Чхоном летом 79-го не выходил из моей головы все эти годы, становясь причиной ночных кошмаров, в которых я снова и снова переживал смерть и страдания своих родителей, чувствуя, что я предал их и бросил умирать. Чувство вины никогда не покинет меня, если я не сделаю того, что должен. И я это сделаю!

Поскольку я понимал, что осуществимость моего замысла напрямую зависит от моих успехов на грядущих играх, я взялся за тренировки с небывалым усердием, отставив все прочее на второй план. Если раньше я стремился к сбалансированному физическому развитию, уделяя равное внимание всем своим мышцам и выполняя широкий спектр разных упражнений, то с этого дня все мои усилия были направлены на повышение своей формы как боксера.

— Сегодня я пообщался с одним человечком, — поведал мне Джефф перед началом тренировки на пятый день после того, как я озвучил ему свою просьбу.

По установившейся привычке, мы тренировались в том самом спортивном комплексе, где я занимался еще, будучи учеником интерната, когда готовился к юношеским играм 78-го. Олимпийский комитет Австралийского Союза выделил на подготовку спортсменов достаточно средств, чтобы мы могли арендовать себе один из трех имеющихся здесь рингов и отдельную тренировочную зону на весь период подготовки. По распоряжению Джеффа, персонал спорткомплекса огородил пространство вокруг нашей тренировочной зоны красной веревочкой с надписью: «Вход воспрещен. Тренировка олимпийской команды». Эта мера была направлена, по замыслу тренера, на то, чтобы никто не мешал тренировке. Однако на деле эффект оказался противоположным. За ленточкой то и дело собирались зеваки из числа посетителей зала, наблюдая за тренировкой, обсуждая ее и щелкая вспышками фотокамер.

— И что?! — с надеждой воскликнул я.

— Не могу сказать тебе ничего утешительного, приятель. От того, что я ему сказал, этот парень покрылся крупными пупырышками, в ужасе перекрестился и закричал, чтобы мы и думать об этом забыли.

— То есть, он даже не захотел поднять свой зад и связаться с кем-нибудь из министерства внешних дел, просто на всякий случай? — раздраженно буркнул я.

— Никто не хочет лезть в большую политику. Мы с тобой всего лишь мелкие сошки, парень, хоть мы и умеем немного махать кулаками. Я бы не рассчитывал, что ради нас кто-то будет переворачивать мир, — сочувственно похлопав меня по плечу, молвил умудренный опытом тренер.

— Речь идет всего лишь об одном запросе по дипломатическим каналам! Мир бы от этого не перевернулся! — не прекращал возмущаться я, не готовый смириться с тем, что мой замысел терпит провал.

— Парень из олимпийского комитета шепнул мне, что ты можешь рассчитывать на что-то другое. Он намекнул, что, если ты завоюешь медаль, комитет может состряпать благодарственное письмо или что-то такое, на имя мэра. А тот уж, как пить дать, сделает тебя резидентом. Как тебе? Вовсе не плохо, правда?

— Это не то, что мне требуется, — упрямо покачал головой я.

— Но ты ведь тогда не обязан будешь работать там, где тебе скажут. Сможешь, например, начать профессиональную карьеру. У тебя могут быть неплохие перспективы, братишка.

Но я лишь продолжил качать головой, раздраженно косясь на вспышки фотокамер. Меня бесила мысль о том, что все эти чиновники просто не желают пошевелить задницами и создать себе какое-то неудобство, пусть даже это спасет жизни одного или двух ни в чем не повинных людей. Ведь эти люди не были резидентами, как и я, а значит, они и «людьми» не могли считаться в искаженной бюрократической вселенной. Но я не намерен был так все оставить.

Не посоветовавшись ни с Джеффом, ни с Робертом, ни с Джен, одним из вечеров я потратил два с половиной часа на то, чтобы собственноручно написать официальное обращение, в котором изложил свою просьбу на двух страницах. Я не мог похвастаться большой искусностью в сочинении писем, однако это, после прочтения окончательной версии, показалось мне вполне приличным. Не колеблясь, я поставил свою электронную цифровую подпись и нажал на кнопку «отправить», убедившись, что результат моего творчества поступил на обработку в электронные канцелярии всех пяти инстанций, которым он был адресован. В шапке письма (к счастью, в интернате нас научили правильно их составлять, да и по папиной работе мне это было немного знакомо) значились: Начальник муниципального департамента Сиднея по вопросам спорта, Президент Олимпийского комитета Австралийского Союза, Президент Международного олимпийского комитета, Министр-координатор Содружества наций по внешним делам, Протектор Содружества наций.

Уже через два дня мне позвонил Роберт Ленц, и по его голосу, куда более строгому, чем это обычно бывает в разговорах со мной, я понял, что он уже узнал о моей выходке из каких-то своих источников.

— Взрослые люди предпочитают посоветоваться, прежде чем сделать нечто подобное, Димитрис.

— Ты, как всегда, хорошо информирован, — вздохнул я. — А как же закон о конфиденциальности индивидуальных обращений?

— Я — твой опекун, Дима. До тех пор, пока тебе не исполниться двадцать один год, все подобные вещи будут переадресовываться на меня. Если ты, конечно, не жалуешься на издевательства с моей стороны.

— А я и забыл об этом, — тяжело вздохнул я, вспомнив, что лишь 10-го мая этого года я стану совершеннолетним по законам Сиднея.

— Чего ты рассчитывал этим добиться, после того как сразу несколько людей, знающих эту систему немного лучше, чем ты сам, сказали тебе, что это не даст результата?

— Если бы я привык легко сдаваться, я бы не участвовал на этой Олимпиаде, верно? — не растерялся я.

Мой опекун лишь тяжело вздохнул. Я вдруг подумал, что шумиха, которая может развернуться вокруг меня, вовсе не на руку Роберту и может, пожалуй, повредить его служебному положению. Он официально был моим опекуном по решению суда, и кто угодно, при желании, мог раскопать эту информацию.

— Мне жаль, если это как-то навредит тебе, Роберт, — искренне произнес я, но не стал добавлять: «И все же я все равно сделаю это, потому что для меня есть вещи важнее».

— Дима, только не думай, что я не понимаю тебя, — проникновенно молвил он. — Я надеюсь, ты доверяешь мне после всего, что нам пришлось вместе пережить?

— Конечно, Роберт, — практически без сомнений заверил я опекуна.

— Тогда поверь мне и в том, что я непременно сам посоветовал бы тебе сделать нечто подобное, если бы я верил, что это может помочь Володе или Кате. Но я ведь очень подробно объяснил тебе, почему это не сработает. Мне казалось, ты все понял.

— Я вовсе не пропустил твой совет мимо ушей, Роберт, — заверил я. — Ты — один из немногих людей, чье мнение я всегда уважаю и ценю. Однако, даже если вероятность успеха — один из миллиона, я все равно должен это испробовать. Ты должен понять это.

Ответом мне послужил лишь тяжкий вздох.

Все электронные ответы пришли мне в последний день отведенного для них законодательством пятидневного срока. Четыре из них извещали что «согласно результатам автоматизированной обработки запроса, было установлено, что отправитель является несовершеннолетним нерезидентом Сиднея, находящимся под опекой резидента Сиднея согласно решению суда, в связи с чем отправитель не обладает достаточным объемом дееспособности для отправки подобного запроса». Далее следовали выдержки из законодательства, из которых следовало, что подобные запросы следовало отправлять за подписью моего опекуна, если только дело не касается очень ограниченного количества вопросов, по которым я имел право пожаловаться куда-то без разрешения. Лишь один ответ удивил меня своей оригинальностью: представитель Уполномоченного секретаря Протектора Содружества по правам человекам приглашал меня обсудить мой вопрос на приеме в режиме видеоконференции через два дня в 14:00.