Новый мир
Шрифт:
– Заткнись уже, эй.
Рэд опять хохочет, точно придурок, над всяким бредом. После чего говорит, что хочет порыбачить из моего стакана. Заверяет, что рыбы водятся в любой воде – независимо оттого, где эта вода…
Поведение этой женщины отчасти напоминает мне Рэда 18-летней давности. Как она смеялась, когда сорвался рычаг колодца. Как она бесцельно бродит по моему двору. У нее словно нет конкретной цели, с которой она сюда забралась – она просто ходит и ходит, словно симс в плохо построенном доме, в комнату
( ..– а это правда, что под дурью есть не хочется?
– правда. ни жрать, ни спать. вообще ни хрена. А ты знаешь, мир становится таким добрым..)
Может ли быть так, что эта женщина под кайфом? Употребила что-то для того, чтобы убить голод? Может, у нее нет машины или она из тех, кто не парился о запасах бензина, потому теперь даже с машиной не может выехать? Не может достать еды и чтобы убить это чувство голода, обдолбалась?
Но даже если так – найти наркоту сейчас тоже дело непростое. Где она ее достала, когда все люди перестали контактировать друг с другом? Уж точно не у «личного дилера». Может, у нее было свое? Или она знала дом, где можно достать, а там уже все сдохли?
Может, соседи? Дети? Муж?
Но даже если так – какого черта она не обезопасила себя заранее, закрыв двери и спрятав ключи или типо того? Бродя вот так по улице, смеясь и вламываясь куда угодно, она рано или поздно привлечет к себе Их внимание.
Или она этого и добивается? Безболезненной смерти? Ведь под этим делом они ни черта не поймет, а без продуктов и так долго не проживет.
Но проблема в том, что этим она привлечет внимание не только к себе. Но и к моему дому.
Ко мне.
А я помирать пока не намерен.
Почему эта чертова наркоманка зашла именно в мой двор? Почему выбрала именно мою калитку? Она не была открыта, не болталась гостеприимно ветром в разные стороны, приглашая войти всех обдолбанных.
Если бы я точно знал, что она обдолбанная.. то я бы без проблем прогнал ее. В крайнем случае застрелил. Но что, если это действительно новая тактика Их? Увидеть бы ее зрачки так, чтобы она при этом не увидела меня.
Вот бы она еще раз подошла к двери, позвонила..
Оборачиваюсь опять к Лил. Та жестикулирует:
– Что, если она не уйдет до ночи?
Мотаю головой. Не знаю. Но это будет чертовски плохо. Кто знает, что ей взбредет в голову? Но если она начнет шуметь ночью – проблем нам всем троим не обобраться.
Она должна убраться отсюда.
Показываю жестами:
– Я думаю, она может быть наркоманкой. Но надо знать наверняка.
– Как?
– Мне надо увидеть ее зрачки.
Но когда я вновь возвращаюсь к окну, то уже не вижу ее во дворе. Хмурюсь.
Проклятье.
Пытаюсь оглядеть улицу, но ее не видно нигде. Не могла же она так быстро убежать?
Оборачиваюсь и бегу к лестнице. Быстро спускаюсь. Гляжу в глазок у парадной двери. Ничего. Бегу к задней двери – Лил за мной – гляжу в тот глазок.
Тоже пусто.Лили тянет меня за руку и показывает:
– Она ушла?
– Понятия не имею.
Лили тоже смотрит в глазок:
– Но я никого не вижу.
– Это еще не значит, что там никого нет.
До самого вечера мы с Лили попеременно смотрим в глазки. Я – черного входа, Лили – в глазок парадной двери. Порой поднимаемся и оглядываем все через щелки штор. Но странная женщина так и не появляется.
Вряд ли в том своем состоянии она могла бы строить хитрые планы, как спрятаться. Да и зачем ей это? А если бы это были Они и знали бы, что мы внутри – то тоже не стали бы ждать.
Наверное, она и правда ушла.
Чертова наркоманка.
Однако, я решаю все же не выходить и не проверять двор. Черт с ней. Раз не пытается ничего утворить, ее нигде не видно и не слышно – то и черт с ней. Лишь еще раз проверяю картонку и колокольчик над разбитым окном у задней двери. Назначаю Лили вахту. Сегодня мы будем дежурить возле этой двери. Как обычно – я с 10 до 2, потом Лил с 2 до 6.
Этой ночью лучше не оставлять эту дырку без присмотра.
Что-то мне подсказывает, что колокольчик мы можем и не услышать.
День 260
Та женщина не появляется не ночью, не в последующие дни, что заметно облегчает нашу жизнь. Не появляется и новых «любителей» побродить по моему двору или постучаться в мои двери. Вообще я вновь не вижу больше людей ни днем, ни ночью.
Как и прежде.
Позавтракав, киваю Лили:
– За водой.
Но она и так это уже знает, потому что идет за пустыми ведрами в ванну раньше, чем я закончу. Каждый третий день набираем воду. Это уже как «отче наш» – сложно забыть, напутать или отложить.
Она набирает, я уношу в дом. Семь ведер. Все просто, как день.
Главное – делать все это максимально бесшумно.
Пока Лили ходит за ведрами, я гляжу в глазок, потом в щелки штор на первом этаже. Как всегда, проверяю все ракурсы перед тем, как выйти из дома. Лишь в последний момент уже смотрю обстановку заднего двора – там редко, что меняется.
Накидываю ремень винтовки на спину. Беру два пустых ведра, Лили столько же. Мы выносим по два ведра – если брать в руку больше, чем одно, то при ходьбе они соприкасаются и стучат. Жуткий шум в полной тишине. Лучше несколько раз туда-обратно сходить и принести в заходы.
Пока Лили начинает работать с первым ведром, я иду за остальными пустыми. Не успеваю я их поднять, как слышу грохот. Шумный, глухой.. как если бы ведро грохнулось.
Черт возьми! Что она творит, нас же услышат!
Бросив ведра, я выбегаю обратно во двор, на ходу снимаю винтовку, кладя палец на спуск. Шум не повторяется. Когда я выбегаю, Лили стоит в паре шагов от колодца. Бледная, как мел.
Быстро оглядываюсь, но она тут же показывает мне пальцами:
– Прости, прости, я не хотела! Но там.. в колодце..