Новый расклад в Покерхаузе

– Но Покерхаус не меняется.

Кухмистер стал мрачнее тучи.

– Еще как меняется. Так меняется, что… – Он сложил губы, как будто хотел плюнуть на пол, но вместо этого отвернулся и понюхал свою трубку.

– Вы о новом Ректоре?

– И его шайке. Женщины в колледже. Самообслуживание в столовой. А прислуга, которая жизнь отдала Покерхаусу! Ее вышвыривают на улицу. – Кухмистер допил пиво и грохнул кружкой об стол.

Каррингтон сидел тихо-тихо, как хищник в засаде.

Кухмистер снова раскурил трубку и выпустил облако дыма.

– Сорок пять лет я был привратником, – опять заговорил он. – Это же целая жизнь, правда? – Каррингтон торжественно кивнул. – Я торчал в привратницкой, а жизнь проходила мимо. Мальчишками мы поджидали, бывало, у костела кэбы молодых джентльменов. Они ехали со станции. «Давайте поднесу вещи, сэр», – и бежишь рядом с лошадьми всю дорогу до колледжа, а потом тащишь сундуки в комнаты. За шесть пенсов. Вот так. Пробежишь милю. Поднесешь сундуки. Заработаешь шесть пенсов. – Кухмистер улыбнулся, вспомнив былое.

Каррингтону показалось, что воодушевление привратника прошло. Определенно, он живет не только воспоминаниями. Кухмистер чем-то раздосадован. Нечто подобное испытывал и Каррингтон. Ведь его обидели те же люди. Это их проклятое высокомерие! Эта подлая снисходительность, с которой они изучают тебя, словно букашку под микроскопом. Пусть ты слаб, пусть жалок, но как они смеют! На мгновение журналист почувствовал в привратнике товарища по несчастью.

– А теперь они преспокойно извещают вас об увольнении? – спросил он.

– Кто сказал? – ощетинился Кухмистер.

Каррингтон завилял: – Штат сокращают… Вы говорили что-то такое…

– Не имеют права, – почти про себя заговорил Кухмистер. – Не случилось бы такого при лорде Вурфорде.

– В мое время колледж пользовался отличной репутацией у прислуги, – поддакнул Каррингтон.

Кухмистер внимательно взглянул на него.

– Да, сэр. В Покерхауре всегда поступали по совести.

– Это я и имел в виду. – Каррингтон напустил на себя важность. По-видимому, это необходимо, чтобы войти в доверие к Кухмистеру.

– Лорду Вурфорду такое и в голову бы не пришло. Он прислугу жаловал. Оставил мне по завещанию тысячу фунтов, – продолжал Кухмистер, – я их и предложил Казначею. Чтобы помочь колледжу в беде. А он нос воротит. Представляете? Взял да и отказался.

– Вы предложили ему тысячу фунтов, чтобы помочь колледжу? – переспросил Каррингтон.

Кухмистер кивнул:

– Ну да. А он мне: «Что вы, что вы, не возьму». Да тут же меня и уволил. Представляете?

Представлял Каррингтон или не представлял – не суть важно. Но история – первый сорт!

– А еще и Райдер-стрит продают, – добавил Кухмистер.

– Райдер-стрит?

– Где все слуги живут. Всех нас выгоняют.

– Выгоняют вас? Не может быть!

– Может. Повара, старшего садовника, Артура, всех.

Каррингтон допил пиво и принес еще пару. Вот она, та задушевинка, которую он искал. Теперь дело в шляпе.

15

Декан улыбнулся. Славно они с Каррингтоном побеседовали. В кои-то веки удается с пользой употребить свою природную язвительность. Вот прежде… Его восьмерка была когда-то лучшей командой Покерхауса. Ребята боялись проиграть: капитан издевками допечет. «Облей человека помоями, – и он раскроется, как цветок», – думал Декан. Каррингтон оказался фантастически терпеливым экземпляром. Теперь раны журналиста начнут чесаться, гноиться и доведут его до нужной кондиции. Он сделает программу о Покерхаусе. Недаром он приехал в Кембридж, хотя от приглашения Кошкарта отказался. И прекрасно, что отказался. Никто их не обвинит в науськивании. За содержание программы Декан не волновался. Каррингтон – верховный жрец в храме Прошлого, он не осмелится поднять руку на своих богов. Планы сэра Богдера – это для него как красная тряпка для быка. Вековые обычаи в опасности! Нам грозит утрата исторических корней! Декан будто слышал, как бойкий язык Каррингтона выдает одно клише за другим и миллионы зрителей, истосковавшихся по доброму старому времени, ловят каждое его слово. А что он сделает с сэром Богдером – страшно подумать. После передачи тот ни о каких переменах не заикнется. Декан налил себе шерри. За весь мир он не отвечает, пусть провалится в тартарары, но Покерхаус он в обиду не даст. В приподнятом настроении Декан отправился обедать. К тому же сегодня его любимая утка с апельсинами. Но в профессорской он, к своему удивлению, наткнулся на Ректора – тот вцепился в Старшего Тьютора. Ах да, сэр Богдер иногда обедает в столовой.

– Добрый вечер, господин Ректор.

– Добрый вечер. Декан. Мы как раз обсуждали то дело, насчет Фонда восстановления. Уже есть заявка на Райдер-стрит. Предлагают сто пятьдесят тысяч. Мне кажется, стоит принять предложение. А каково ваше мнение?

Декан одернул мантию и. насупился. Он противился продаже Райдер-стрит по тактическим соображениям. Впрочем, он и так с порога отметал все предложения сэра Богдера – из принципа. Но сейчас следует подать дело таким образом, чтобы Корнелиус Каррингтон мог во всей красе показать черствую натуру Ректора.

– Мнение? Какое тут может быть мнение? Продажа Райдер-стрит – предательство: слугам негде будет жить. И это не мнение, это факт.

– Вам бы все спорить, – вскинулся сэр Богдер.

Старший Тьютор попытался предотвратить ссору:

– Да, решиться на такое нелегко. С одной стороны, интересы слуг, с другой – восстановление башни. Очень трудно выбрать…

– Это не в моей компетенции, решайте сами, – сделал задуманный ход Декан.

Процессия прошествовала в столовую. Капеллан отсутствовал – после взрыва башни он и вовсе оглох, – и Декан сам прочел молитву. Сэр Богдер жевал утку и радовался перемене, происшедшей со Старшим Тьютором. Помогло поражение колледжа в регате и одна-две резкости Декана. Дабы усугубить раскол, сэр Богдер принялся обхаживать Тьютора. Он передавал ему соль, хотя тот его не просил. Он рассказывал занимательнейшие истории о секретаре премьер-министра. Тьютор робко заметил, что столь предосудительное поведение – результат вступления в Общий рынок, и Богдер тут же подробно описал свою встречу с де Голлем. Декан в продолжение увлекательной беседы демонстративно не слушал, а только позевывал и смотрел на галдящих студентов. Он высчитывал – когда взорвется заложенная в Каррингтона бомба. Наконец байки Ректора о причудах де Голля иссякли и он заговорил о делах более насущных.

– Моя жена мечтает залучить вас к нам в гости, – соврал он. – Ей необходимо посоветоваться с вами по вопросу приглашения женщин-преподавательниц для студенток Покерхауса.

– Женщин? В Покерхаус? – удивился Тьютор.

– Мы переходим на совместное обучение. Без женщин не обойтись. Мы введем их и в Ученый совет.

– Прелестно, – злобно проворчал Декан.

– Это, знаете ли, полная неожиданность, – заметил Тьютор.

Сэр Богдер положил себе кусочек стильтона.

– А как быть с женскими делами? Представьте, приходит к вам девица с вопросом – делать ли ей аборт?

– Типун вам на язык! – Старший Тьютор чуть не подавился манго.

– Но такое случается сплошь да рядом. Пусть преподавательницы с этим и разбираются.

Декан лучезарно улыбнулся.

– А может, заодно нанять хирурга? – предложил он.

Сэр Богдер вспыхнул:

– А что тут смешного?

– Что смешного? Гримасы либерализма – вот что, – довольный Декан уселся поудобнее. – Мы не можем спать спокойно, пока существует неравенство полов, пока не наводним мужские колледжи хихикающими девчонками. А то ведь – страшно сказать – дискриминация! А потом мы устанавливаем в туалете презервативный автомат и открываем абортарий – конечно, в каморке у кастелянши. Со временем обзаведемся роддомом и яслями. Тогда заботливые родители вздохнут свободно – их дочки в надежных руках.

– Секс – не преступление, Декан.

– Нет? А мне думается, за добрачные связи надо судить по не существующей пока статье: членовредительство со взломом.

Декан отодвинул стул, все встали, он прочел молитву.

* * *

Как всегда после обеда в столовой, на душе у Ректора было неспокойно. Он задумчиво брел по саду. Что-то больно Декан сегодня расхрабрился. Это не к добру. А может, Декан тут ни при чем? Может, это обстановка столовой внушала сэру Богдеру тревогу? Есть в ней что-то варварское. Этакий пятисотлетний храм желудка! Сколько же туш было тут пожрано? И что за чудные повадки были у тех, кто когда-то давно обедал в этой зале! Невежественные средневековые мракобесы – надо же! – сидели тут, горланили, размышляли… Как вспомнишь, в какие чудовищные предрассудки они верили, так и хочется разорвать цепь времен, сковывающую нас с этими животными. Он, в конце концов, разумный человек, рационалист… И вдруг сэр Богдер поймал себя на противоречии. Он разумный человек, он свободен от дурацких предрассудков и суеверий, которые были свойственны этим дикарям, рассуждавшим о природе ангелов и чертей, об алхимии, об Аристотеле. Но ведь это его предки! Сэр Богдер даже остановился при этой мысли. Они так же далеки от него, как динозавры, а он живет в том же здании, ест в той же столовой! А сейчас ступает по той же земле. Встревоженный таким кошмарным родством, сэр Богдер испуганно огляделся в темноте и заторопился домой. Успокоился он только у себя в прихожей, когда запер дверь и включил электрический свет, такой родной и полезный для глаз. Леди Мэри в гостиной смотрела передачу о доме престарелых. Сэр Богдер пристроился у телевизора. Он всматривался в лица стариков и пытался приложить к ним уравнение «изменение равно улучшению». Ничего не выходило, на бренном человеческом теле уравнение не срабатывало. Ректор отправился спать с крамольной мыслью, что лично для себя предпочел бы прошлое будущему.