Новый сладостный стиль

В ухе продолжал еще восклицать арабский прогрессист:

– Нам нужен прогресс во всем… в космосе, в спальне, в стакане напитка!

– Как ты сказал, в «стакане напитка»? – переспро– сил АЯ.

– Вот именно, Корбах дорогой! Мы должны сегодня выпить с тобой за нашу Нору! Почему нельзя выпить шампанского? Пусть шариат запрещает водку, виски, но не надо запрещать шампанское, чтобы каждый мусульманин мог выпить за свою жену, полетевшую в космос! Правильно, Саша?

Он еще продолжал выкрикивать что-то, на этот раз о величии Америки, воспитавшей таких исключительных женщин, как Нора Мансур, но это уже явно предназначалось для магнитофонов ФБР. Александр повесил трубку. Боже милостивый, Господь всемогущий, ни о чем не хочу больше слышать, ни о чем не могу ни думать, ни говорить, пока она не спустится оттуда. Только бы она спустилась оттуда, как американцы говорят, in one piece! [164]

164

…in one piece – целиком (англ.).

Нора еще не спустилась оттуда – полет был рассчитан на неделю, – когда на пятый день после премьеры Александру пришлось расхлебывать свой собственный, пусть не столь космический, но все-таки успех. Позвонил известный кинорежиссер Штефан Чапский. Он говорил по-русски с характерным польским подхихикиваньем. Когда-то, еще в пятидесятые он окончил ВГИК и даже снимал что-то совместное на «Мосфильме». В конце шестидесятых остался на Западе, но не так, как советские оставались, без «предательства родины», без гэбэшных истерик. В Польше все-таки практиковался несколько смягченный подход к невозвращенцам: ну, остался так остался, нехорошо, но можно пережить.

В голливудском лесу Чапский поначалу погибал, как огромное количество его предшественников, но потом вдруг выскочил на веселую поляну и как-то сразу утвердился среди вереницы новых славянских режиссеров: Полянский, Кожинский, Форман, ну вот и Чапский.

– Хелло, мистер Корбах, дорогой товарищ! («Хелло» звучало как у Лайзы Миннелли в фильме «Кабаре» – «хеллееуу».) Это здесь Чапский, Штефан Чапский, не надо падать в обморок. Есть одна добра пропозыцыя, Саша, знаешь. Ты и я как една генерацыя сделаем муви. Не возражаешь? Файн! Можно взять авион сегодня? Не можно? Тогда можно держать? Две минуты – держи!

Сообразив, что употребляется глагол hold в прямом переводе, Александр держал трубку. Точно через две минуты Чапский, соскочив с какой-то параллельной линии, сказал, что вылетает в Вашингтон. Вот прямо сейчас поворачивает с Сансета на Сан-Диего-фривей. Рейс через час десять, он успеет. Водку купить? Все есть? «Гениально! Шедеврально!» – прокричал он популярнейшее восклицание своих студенческих пятидесятых и был таков.

К концу дня он прилетел, совсем не такой, каким его можно было представить после бойкого телефонного разговора. Тяжеловатый и как будто слегка подслеповатый еврей, или скорее полуеврей, как все вокруг. Впоследствии Александр привык к частым переменам в этом Чапском. Периоды грузности сменялись у него атакующим стилем, когда казалось, что он даже как бы теряет в весе.

Разумеется, они твердо перешли на «ты», еще не допив первой бутылки «Выборовой». Оказалось, что на Корбаха Чапского навел один его друг, который был на премьере «Гоглоевского» в «Черном Кубе». Один такой отличный «хлопак», богач, но совершенно свой, артистический тип. Ну, конечно, Арт Даппертат, кто же еще! Чапский был поражен. Он не знал, что Корбах в Америке. Конечно, он помнит его песни, он следил за историей «Шутов», за всей этой ебаной коммунистической скандалистикой, но потом все затихло: «Шуты» и Саша Корбах исчезли из сообщений корреспондентов. Столько всего происходит, пся крев, одна лавина новостей сменяет другую, только брызги в стороны летят. Послушай, мы достали два тейпа [165] с твоими монологами, один из московского спектакля, а другой в каком-то зале английской готики, похоже, что в Штатах. Знаешь, I’ve been just engrossed, просто обалдел, твой артистизм меня просто нокаутировал, Сашка, но самое главное – я вспомнил твои фильмы прошлых лет, тебя же тогда в русскую первую пятерку включали! Корбах был поражен, узнав, что расторопные ассистенты достали для Чапского и это старье: он был уверен, что ленты давно смыты соответствующими органами.

165

…тейп (от англ. tape) – магнитофонная запись.

Чапский был сейчас уже не просто режиссером, но главой зарождающейся киноимперии «Чапски продакшн». С этой позиции он решил, что будет просто идиотизмом не использовать Сашу Корбаха в американском кино. Скажи, олд чап, ты сможешь написать сценарий, поставить фильм, один или со мной, сыграть в нем роль? Конечно, ты можешь! Какой фильм? Об этом поговорим через несколько дней. Сейчас лечу в Париж, там у меня одна экипа [166] снимает, потом обратно в Эл-Эй, через неделю вернусь в Ди-Си. Здесь будет решающий митинг заинтересованных сторон. Да, уже есть такие. Все, дело в сторону. Давай теперь выпьем, как когда-то в общаге у ВДНХ. За то, чтоб они сдохли! И больше чтобы не рождались! – заключил Корбах этот популярный московский тост.

166

…экипа – (от фр. equipe) – зд.: съемочная группа.

На Коннектикут-авеню, бросаясь за такси, Чапский рассыпал свой портфель. Среди прочего вывалилось немало «троянцев» – презервативчиков с роскошным закатным пляжем на пакетах. Собирали все хозяйство с мокрого асфальта, чертыхаясь по-польски и по-русски. Крев, чья, пся, мать, какая, гребена! Из машин народ смотрел на большого дядьку в тяжелом пальто и стройного псевдоюнца, похожего на здешнего гомосексуалиста. Чтобы привести себя в норму, ввалились в «Тимберленд», где в американском стиле, то есть почти в полном мраке, сидели несколько таких, что были уже в норме. Тут Чапский устал от полузабытой славянщины и перешел на английский.

– Listen, Korbach, are you happy in America?

– Not at this particular moment, Chapsky.

– Why not?

– How can I be happy when my girlfriend is in the space?

– In what space?! – взвыл Чапский, глядя в угол бара, как будто там искал ответа на вопрос о пространстве.

– In the outer space. – Корбах качался на табуретке, как общеизвестный Хампти-Дампти. – She is so far away, my love, she’s orbiting our planet, she’s losing her gravitation, she’s not my love anymore, a weightless body…

– That’s great, Sashka! It’s a great proposal. He’s drunk in the bar, she’s weightless on the orbit! You’re a generator of proposals, you fucking Soviet Sashka Korbach! We’ll make you rich and famous sous les drapeaux de Chapsky Production! [167]

Прошло не более недели. Нора была уже на Земле и проходила послеполетные обследования в Хьюстоне. Их телефонные счета росли с космической скоростью, так как разговоры в основном состояли из вздохов и пауз. Вдруг явился Чапский, выбритый и в отличном синем костюме. С ним была его ассистентка, в глазах которой, казалось, постоянно стоял тот самый популярный в наших краях троянский морской закат.

167

– Послушай, Корбах, ты счастлив в Америке?

– Не в данный момент, Чапский.

– Почему?

– Как я могу быть счастлив, когда моя подружка в космическом пространстве?

– В каком еще пространстве?

– В околоземном пространстве. Она так далеко, моя любимая, она крутится на орбите, она в невесомости, она больше не моя любимая, невесомая бэби…

– Великолепно, Сашка! Прекрасная идея! Он накачивается в баре, а она невесомая на орбите! Ты генератор идей, гребаный советский Сашка Корбах! Мы сделаем тебя богатым и знаменитым под знаменем «Чапски продакшн»!

– Едем, Сашка, сегодня ты увидишь синклит не хуже ЦК КПСС.

В машине он сунул Александру листок бумаги. Это был, разумеется, пропозал. Конечно, ты сможешь его потом перекроить или вообще выбросить к чертям. Сейчас главное – раскачать телегу. Дорога была недолгой, АЯ ничего не успел прочесть. Заметил только, что действие начинается в Афганистане. В те времена трудно было найти сценарий, который не начинался бы в Афганистане.

– Ну вот мы и приехали, – сказал Чапский. – Мы вылезаем, а Нора позаботится о парковке.

Саша вздрогнул:

– Какая еще Нора?

– Да вот эта, моя помощница.

– Моя подруга – тоже Нора.

Чапский пожал плечами:

– Должно быть, их папаши обожрались Ибсеном.

Перед ними высился и ширился на весь квартал серый дом с множеством маленьких колонн и эркеров, дом неопределенного архстиля, но с некоторым приближением к Paris d’Haussmann. [168] Это была знаменитая «Старая Контора», второе по важности вашингтонское строение. Оно было обнесено решеткой и бетонными надолбами в виде цветочных клумб, которые тут появились после того, как соплеменники Омара Мансура стали увлекаться грузовичками, начиненными взрывчаткой.

168

Paris d’Haussmann – зд.: имеется в виду архитектура элитарного парижского района «Бульвар Османна» (фр.).